На крыльях мечты - Анна Матир

— Деточка, — прижалась я щекой к его щеке, — с тобой все в порядке? Где больно? — Я расплакалась, хотя думала, что выплакала уже все слезы, стоя у старого колодца.

Кто-то забрал мальчика из моих рук. Шериф. Он держал Джеймса на руках, пока доктор Ризингер осматривал поцарапанные и все в синяках ноги и руки, а после голову и глаза. Затем шериф вернул Джеймса в мои объятия с сочувствующей улыбкой.

Джеймс припал головой к моему плечу, я чувствовала его горячее дыхание на своей шее.

— Там было темно!

— Да, дорогой. — Я похлопала его по спине. — Знаю, что темно. Ты был храбрым мальчиком.

— И холодно!

Я крепче обхватила его руками, пытаясь согреть холодное тельце.

Мальчик поднял голову и заглянул мне в глаза, водя грязными пальцами по моему лицу.

— Было очень интересно, но я рад, что ты меня вытащила. — Малыш опять склонил головку мне на плечо.

У меня опять чуть было не полились слезы, пока я не увидела кивка Ирен. Она взяла за руку одного из своих детей и пошла к фургону. Я поняла, что мы должны сделать так же. Я повернулась к Олли и Дэну, Дженни была между ними.

— Поехали домой. — Я взяла Джеймса за руку, Дженни на руки. Олли и Дэна я бы тоже взяла за руки, если бы у меня их было больше, как у паука. Но мне помог шериф Джефрис, он тихо шел за нами, помогая дойти до фургона.

На этот раз я сидела сзади, у меня на коленях Дженни, Джеймс прикорнул сбоку, Дэн стоял за мной, обнимая меня за шею, Олли сидела рядом, ее юбка накрывала мою. Когда мы тронулись, я беззвучно сказала «спасибо» шерифу.

К тому времени как мы подъехали к воротам, у меня все тело болело так, будто я целый день в одиночку стирала огромные стеганые одеяла. Я сползла вниз, распрямила спину и приготовилась взять Дженни на руки. Тут Джеймс закричал, чтобы я взяла его за руку. Я подхватила малышку и взяла мальчика за руку.

Ирен наклонилась к мужу:

— Ну вот, все прибыли в целости и сохранности.

Я надеялась, что моя слабая улыбка передаст хотя бы каплю моей благодарности, которая росла как луна перед полнолунием во время осеннего равноденствия.

Лэтхэмы уехали, а мы поплелись к дому. Нам нужно было принять ванну, но я не могла заставить себя наполнить бадью, нагреть воду, да еще и запачкать кучу полотенец.

Я положила сумочку на стол, удивляясь, как я не потеряла ее во всей этой кутерьме. И тут я вспомнила про мои письма — от мамы и от Артура.

— Где мои письма?

У Олли округлились глаза.

— Я не видела никаких писем.

Я начала перерывать сумку, выплескивая свой страх криками:

— Где эти письма? Я должна их найти!

Их не было, ни одного.

Олли отступила от меня на шаг, Джеймс придвинулся ближе. Я потерла лоб. Куда я их положила? Так я сидела, потом побежала к школьному двору. Я зажмурилась, стиснула зубы и скомандовала себе вспомнить. Но ничего не вышло. В памяти всплыл только образ Джеймса в темной дыре.

Я упала на ближайший стул, чуть не ударив при этом Джеймса головой. И тут на скамье я увидела журнал. Глубокий вдох изменил мой голос.

— Откуда ты взяла журнал, Олли?

Девочка скривилась. Что это — сосредоточенность, смущение? У меня не было никаких сил над этим задумываться.

— Я не знаю. — Словам вторило отрицательное покачивание головой. — Я не помню. Кто-то дал его мне, когда мы уезжали. Я не знаю. — Девочка опустилась на пол и разрыдалась.

Мне хотелось поступить так же.

«Помоги мне! Помоги мне! Помоги мне!» — звучало у меня в голове, пока я пыталась взять себя в руки. Письма должны где-то быть. Если кто-то подумал поднять журнал и отдать нам, то и про письма подумал. Правда, их могло просто унести ветром, пока никто не видел…

Я почувствовала, что вот-вот закричу. Мама дала бы мне пощечину, чтобы я успокоилась, но мамы здесь нет. Нравится мне это или нет, но я здесь старшая. Я сцепила челюсти и попыталась удержать бушующее во мне торнадо эмоций.

У Джеймса оттопырилась и задрожала нижняя губа, я подтянула его к себе и усадила на колени, но он начал изворачиваться, чтобы вырваться. Олли плакала, сидя на полу, к ее воплям присоединилась Дженни. Я боялась, что и Дэн тоже скоро зарыдает.

Я отодвинула драгоценный журнал тети Адабель. Он соскользнул со скамьи и упал на пол.

Олли вскрикнула:

— Ребекка! Смотри!

Из журнала выпали два конверта.

Опустившись на колени, я собрала их как драгоценности, вдруг вспомнив, что я сама положила их туда!

— Господь нашел их! — пискнул Джеймс, стоявший за мной.

— Что?

— Господь нашел их. Я помолился, и Он нашел их.

Я уставилась на мальчика.

— Ты помолился?

Олли стояла возле брата, положив руку ему на плечо.

— Как мама учила нас. Ничто не является слишком большим или слишком ничтожным для молитвы. Мама и мисс Ада молились обо всем.

У меня открылся рот, затем закрылся. Верь так просто, как дитя, — пришли на ум строки. Так ли это?

Я встала, прижав письма к груди.

— Давайте все ложиться спать.

Олли удивленно посмотрела на меня. Ее плач сменился возмущением.

— Но мы же еще не ужинали!

Я зажмурилась, но не заорала, хотя мне очень этого хотелось. Я ответила спокойно, правда, в моих словах не было слащавой просьбы.

— Тогда сами приготовьте себе ужин, а я иду спать!

Я вихрем унеслась наверх со своими письмами, с одной стороны, испытывая вину за то, что оставила девятилетнюю девочку с таким заданием, а с другой — чувствуя облегчение, что никто из детей не последовал за мной.

На следующее утро я сожгла письмо Артура. Его жалкие слова оправдания не облегчили мою боль. Мамино же письмо я, напротив, перечитала еще раз при свете дня. Она сообщала, что чувствует себя уже гораздо лучше и что было много шума из ничего. Она скоро совсем придет в себя и снова будет крутиться по хозяйству. Не считаю ли я, что пора отправляться домой и оставить детей на попечение другого опекуна? Барни Грейвз, упомянула она, скучает по мне.

Все звучало вполне в мамином духе. Но я обещала тете Адабель, Френку и шерифу Джефрису позаботиться о детях, и к чему бы ни подталкивала и ни призывала меня мама, я не нарушу своего слова.

Я снова посмотрела на письмо. Написано дрожащей рукой, на полях чернильные пятна. Обычно все мамины письма очень аккуратны. Похоже, папа все-таки не преувеличивал опасности ее болезни.

Я положила письмо в ящик с одеждой. Я напишу ответ позже и дам ей знать, по-доброму, но твердо, что теперь я могу сама принимать решения и что я намерена выполнить свой долг по отношению к этим детям. Про Артура я не буду ей рассказывать. Пока не буду.