Босс скучает - Татьяна Тэя

Внезапно становится холодно, я захватываю кофту с кресла, кутаюсь в неё и плетусь в прихожую. Дрожащими руками открываю дверь и бросаю короткое «привет».

Мне хочется прижаться к Герману, спросить, а всё ли хорошо? Хотя ответ очевиден. Но он уже воздвиг между нами стену, и невидимый барьер не даёт мне этого сделать.

Возвращаясь в комнату, не понимаю, куда мне себя деть. Сесть на кровать? Опуститься в кресло? Забраться на широкий и низкий подоконник? Потому что ноги уже почти не держат. Мне же надо взять себя в руки, чтобы не разрыдаться здесь и сейчас. Чувствую, что выгляжу жалко. Словно попрошайка на обочине. Пытаюсь думать обо всём хорошем, что было между нами с Германом, но ничего не выходит. Я злюсь на него, хотя он ещё ничего не сказал. Злюсь, потому что он уже принял решение. За нас двоих принял. Не посоветовался со мной. Всё продумал сам.

— Варь.

Оказывается, он уже зашёл в комнату и смотрит на меня.

— Что? — оборачиваюсь и натыкаюсь на взгляд: абсолютно больной и ни капли не равнодушный. — Что?

— Варь, я, — он пытается взять меня за руку, но я отшатываюсь.

— Не стоит, — отрезаю я.

— Вот, — он достаёт ключи из кармана, подходит к столу и бесшумно опускает их сверху.

Слежу за его движениями и сглатываю горечь, скапливающуюся во рту.

— Это, значит, всё? — не выдерживаю напряжения.

Хотя уже вчера всё поняла, когда он не отвечал на звонки и не выходил на связь. Молчание было красноречивее любых объяснений.

Герман лишь кивает, а потом коротко добавляет.

— Так будет лучше. По крайней мере, сейчас.

Вздрагиваю всем телом, впериваю в него взгляд, пытаясь увидеть больше, чем он показывает.

— Что значит «по крайней мере, сейчас»?

Следом Герман тяжело вздыхает и проводит пятернёй по своим вьющимся волосам. Они в полном беспорядке, будто он всю ночь мусолил их, размышляя, как же поступить.

— Нам лучше не общаться… остановиться. На какое-то время…

Моргаю, не веря собственным ушам. Он издевается? Нет, не так. Он. Издевается!

— На какое-то время? — я усмехаюсь, хотя мне совсем не весело. — Сначала «давай не афишировать», а теперь расстанемся на время?

Складываю руки на груди и смотрю на него, вскинув выше подбородок.

— Ты бы сам себя со стороны послушал! — в моём голосе и злость, и обида и миллион других разъедающих изнутри эмоций. — Ты кем меня считаешь? Можешь то заканчивать, то начинать, то ставить на паузу по собственной прихоти? С чего ты вообще взял, что тебе это позволено? А я должна покорно принимать все твои условия?

Он хмурится и отрицательно мотает головой. Мой выпад остаётся без ответа. Внутренний голос говорит, что я сама рою себе могилу. Можно прогнуться, согласиться с ним, кивнуть, быть самой понимающей и всё принимающей. Но тогда это буду не я.

— Ничего ты не должна, Варя. Поэтому… поэтому я решил, что лучше так.

— Он решил! — я взмахиваю руками и срываюсь с места.

Подхожу к окну и смотрю на парк на противоположной стороне улицы. Он не такой многолюдный, как летом, но даже сейчас по дорожкам курсируют прилично народа. Жизнь не останавливается, хотя мне кажется, что моя… уже замерла.

— Кто-то должен принять верное решение, — спокойно заявляет Герман.

Кто-то — это, видимо, он. Хотя между нами нет огромной разницы в возрасте, нет социальной пропасти, но почему-то правом принимать решение он наделил себя за нас двоих.

Мне хочется обернуться, вцепиться в него и вытрясти это спокойствие к чёрту, вывести на эмоции.

— А с чего ты взял, что оно верное? — давлю я.

Паркет тихо скрипит, когда Герман приближается ко мне. Спиной чувствую тепло его тела, и невольно закрываю глаза, когда он наклоняется и носом утыкается мне в висок. Коротко. На секунду. Небольшой тактильный контакт. А потом всё. Только замер близко-близко. Если откинуться назад, есть шанс прижаться к нему. Но я лишь прямее держу осанку и не двигаюсь. Жмурюсь сильнее, сдерживая наворачивающиеся слёзы, готовая рассыпаться на осколки и жаждущая ещё. Пусть ещё коснётся. Пусть я передумаю. Пусть он передумает. Пусть время вернётся в август. Пусть…

— Я не хочу, чтобы ты вылетела из университета по моей вине, — шепчет он с нежностью.

С проклятой нежностью, от которой мне хочется вцепиться ему в одежду и зарыдать.

Но я беру себя в руки и лишь фыркаю:

— Благородный какой… кто бы подумал.

— Это не благородство, я… я… — кажется, Герман впервые за всё время нашего знакомства теряет своё хвалёное красноречие.

Повисает тишина: ни он, ни я никак её не нарушаем. Мне отчаянно хочется, чтобы он передумал, но понимаю, что просить не стану. Хотя я, наверное, готова пасть на колени и умолять его передумать. Я даже готова скрываться ещё тщательнее и видеться только под покровом ночи, но… умом я понимаю, что звучит это как бред.

А потом…

У этого его решения есть какие-то мотивы. Не пришло же оно ему в голову просто так.

— Неужели всё настолько серьёзно? — спрашиваю, медленно выдыхая, так как последнюю минуту я стояла, набрав в лёгкие воздуха на паузе.

— Очень, Варь. Всё очень серьёзно.

— Но ты мне ничего не станешь объяснять?

— Верно. Но я тебе ничего не стану объяснять.

— Уходи… — шёпотом, а потом уже громче. — Уходи! Проваливай!

Оборачиваюсь и со всей силы толкаю его грудь. Злость снесла все остальные эмоции. Я высушена до дна. Ночь меня доканала. Не могу больше держаться, когда он рядом. Сил почти не осталось.

— Уходи! Уходи! Уходи! — с каждым моим толчком решимости прибавляется.

Я не чувствую сопротивление. Герман просто сдвигается назад, позволяя мне вымещать на себе злость и выталкивать себя в прихожую.

— Я не собираюсь ждать, пока ты там решишь проблемы. Я не собираюсь быть с парнем, который сам без меня принимает решения!

Обвиняю его снова и снова, но замираю, когда он внезапно хватает меня за плечи. Делаю судорожный вздох, вскидываю голову, натыкаюсь на потемневший взгляд зелёных глаз. Рот Германа приоткрывается, будто он что-то собирается мне сказать. Но слова не идут. И мой запал пропал.

Я лишь стою и дрожу под его пальцами. Желая, чтобы он ушёл. Желая, чтобы не уходил. Всё внутри на разрыв.

Разве он не понимает?

Но нет… конечно, всё он понимает.

Пальцы на моих плечах сжимаются сильнее, будто Герман борется с самим собой.

А потом принимает решение.

Отпускает меня и разворачивается к выходу. До порога два шага. Хлопок двери и тишина.