Сквозь огонь - Евгения Овчинникова

– Ну что, с возвращением! – крикнула она, и торжественность момента сразу сменилась домашней теплотой, и я впервые тоже захлопала в ладоши и засмеялась.

– Дорогие вы мои зайки! Спасибо, что не забываете родную школу, – директриса говорила, прижимая руки к груди, так громко, что было слышно, наверное, на соседней улице.

Подошел напыщенный молодой человек в костюме, что-то шепнул ей на ухо.

– Ай, да ну тебя с твоим сценарием! – отмахнулась она.

Сцена была тщательно отрепетирована, и я могла поклясться, что это идея самой директрисы.

– Тут мне говорят о каком-то сценарии. Ну, давайте послушаем ведущих, все-таки деньги заплатили, стишки выучили, потерпите маленько, потом повеселимся! – Она подмигнула и отошла в сторону.

Мы все еще смеялись, когда вместо Оксаны Игоревны к микрофонам подошли парень в костюме и девушка в вечернем платье и стали произносить приторно-сладкие избитые слова.

– Слабаки, без микрофонов давайте! – крикнул Витька у меня над ухом.

Наш угол рассмеялся. Ведущие, стараясь держаться серьезно, в самом деле начали читать стихи на фоне звучащих песенок про школу.

– Первая любовь, школьные года, – вдруг запел ведущий.

И весь двор, со мной вместе, подхватил:

– В лужах голубых стекляшки льда.

Пропели первый куплет, потом снова припев. Выпускники притихли и улыбались, глядя на ведущих и друг на друга.

– Ой, ну вы посмотрите на них, растрогались, – проворчала из своего угла директриса.

Ей тоже улыбались, но смеяться перестали.

– Школа – это классы, изрисованные учебники и первые друзья, – сказала ведущая.

– Школа – это первый учитель, первый звонок и путь во взрослую жизнь, – подхватил ведущий.

Я оглядывала выпускников. У «1999 года» в первом ряду стояла Вера. Она слушала ведущих, потом повернулась и ласково подмигнула мне. Я закрыла глаза и прошептала:

– Уходи, пожалуйста. Не сейчас.

Когда я снова посмотрела на первый ряд, Веры не было. Зато на ее месте оказался Паша Стебельцов, который ухаживал за ней в последние школьные месяцы. По-прежнему подтянутый красавчик, разве что пара глубоких морщин выдают не юный возраст.

На пятачок тем временем выбежал школьный танцевальный ансамбль «Улыбка». Десятилетние дети танцевали парами русский народный танец. Белые вышитые рубашки, красные атласные штаны и юбки, на девочках – кокошники, на мальчиках – шапочки с козырьками и искусственными цветами. Девочки взвизгивали, юбки развевались «солнцами». Под конец бойкой мелодии все танцоры сбились в кучу в одном углу, не рассчитав последнего длинного вращения. Потом неловко расправлялись в ровную цепочку посередине, чтобы поклониться.

– Хорошо пляшете, молодцы, – сказала директриса.

Дети убежали в школу. Прошло уже полчаса с начала линейки, и у меня гудели ноги от неудобной обуви, но нас все еще не просили входить.

Пригласили детский танцевальный ансамбль из китайского города – побратима Гордеева. Названия я не запомнила, что-то с «хуй» и «хэ». Дети, сплошь девочки, танцевали с зонтиками: сначала крутили их, выстроившись в линию, и от спиралей на зонтиках кружилась голова, потом кружились сами. Когда танец закончился, дети выстроились парами: одна присела на колено, вторая стояла рядом. Они опять крутили зонтики, и я, закрыв глаза и перебирая пальцами в тесных туфлях, думала, когда же это закончится.

– Может, хватит уже, пойдем отдыхать? – спросила директриса, когда ансамбль из города-побратима скрылся в школе.

– А теперь приглашаем всех в столовую на банкет! – объявила ведущая, и все с облегчением направились внутрь, тем более что снаружи поднялся ветер и, судя по всему, собирался дождь.

Выпускников провели в столовую по длинному коридору. На полу лежал все тот же вытертый кафель, на котором я помнила каждую трещину. Здесь мы прятались, когда сбегали с уроков. Здесь или в гардеробе, там стояли рядами вешалки, можно было скрыться среди шуб. Сейчас все огорожено, сверху надпись «Гардероб». Гардеробщица, номерки. В школу теперь и мышь не проскочит. Ясное дело, безопасность.

В столовой рвались вверх сотни надутых гелием шариков, собранные в несколько грандиозных разноцветных охапок. Их привязали к грузу, чтобы они не взлетали. На подоконниках стояли большие букеты полевых цветов, к которым явно приложили руку флористы. Столы составлены буквой «П», в окошко раздачи видна суета на кухне: повара в колпаках и косынках колдуют над сковородками, от которых поднимается пар. Между столами ходили официанты, поправляли скатерти, перекладывали приборы, чтобы лежали ровно. Увидев нас, они шмыгнули в дверь кухни.

На стене напротив входа висели буквы: «Добро пожаловать в родную школу!». Нас рассадили опять по классам, на тарелках стояли карточки с именами. Паша оказался далеко, на другой стороне буквы «П». Ведущие сказали пару фраз и передали слово директрисе.

– Дорогие мои друзья, – сказала она, энергично жестикулируя. – Много говорить я не буду. Спасибо, что собрались, порадовали меня и учителей. Знаю, что некоторые приехали издалека, и им – отдельное спасибо. Молодцы, что нашли время, оторвались от семьи и работы. Я же знаю, у всех маленькие дети и карьера, наверное, прет в гору. Давайте начнем праздник, а потом уж поговорим со всеми по отдельности.

Наступила приятная суета, когда официальная часть окончена, а банкет еще не начался. Напротив меня сидел Круглов, рядом с ним – наши одноклассницы. У них были начесы на затылках и выпирающие из рукавов полные руки. Круглов все так же нервически шарил глазами по залу, поймать его взгляд не получалось. Но я прочитала тех, кто был справа и слева от него.

В голове у одной, среди падающих сверху, как метеориты, воспоминаний, я отыскала совсем немного о Вере: зависть, потом – жалость. Больше ничего. В голове у другой воспоминания роились, как пчелы, то и дело жаля меня то ревностью, то гневом, но о Вере она знала не больше первой.

Я начала понимать, что зря притащилась на встречу: искать обидчиков здесь бесполезно, я не смогу прочитать всех в зале. Разве что доберусь до Паши. Но сделать это сейчас невозможно. К досаде на себя прибавилось прямо-таки непреодолимое желание напиться. Казалось, я свихнусь от мыслей о ней, если не выпью. Но мне категорически нельзя пить, я теряю контроль и начинаю копировать собеседников. Сергей вовремя уводит меня с вечеринок. Жаль, здесь его нет.

Все накладывали себе еды. Официанты сновали между столами, наливая алкоголь. Некоторые, не дожидаясь их, начинали сами открывать стоявшие на столах бутылки.

– Что будете пить? – прошелестело у меня над ухом.

Я оглянулась. Миловидная девочка лет восемнадцати. На бейджике, приколотом к груди, имя «Олеся». Пока я разглядывала ее, она повторила:

– Водка, коньяк, вино, шампанское?