Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов

– Тогда живи здесь, боярин! – решительно сказала Ярославна. – Здесь тебе рады!

Кузьма молча поклонился. А Ярославна внезапно ощутила, как неудержимо скользят вниз веки. Последним усилием она подняла взгляд.

– Поспи, княгиня! – сказал Кузьма. – Тебе надо отдохнуть. Не ходи никуда, я скажу служанке, чтобы постель принесла…

"Я сама кликну!" – хотела сказать Ярославна, но сил на это уже не осталось. Она не слышала, как напуганная служанка принесла постель, расстелила ее на широкой скамье. Кузьма бережно снял княгиню с лавки, где она крепко спала, прислонившись щекой к рубленой стене, и перенес на мягкое…

* * *

Поздним вечером того же дня Вольга и Кузьма снова сидели за столом. Марфуша и Меланья, хлопоча, носили блюда с закусками.

– Где Улеб? – спросил Вольга Марфушу.

– С зарания ушел, – весело ответила хозяйка. – Гонец за ним прибегал. Укорял: невместно Улебу ночевать в простом доме, когда в Путивле есть княжьи палаты.

– А он что?

– Отговорился тем, что вино у боярина хмельное, – Марфуша бросила лукавый взгляд на Кузьму. – Попил рассолу и пошел. Кушать не стал. Вам кланялся.

– Тебя-то где носило? – спросил Кузьма, наливая Вольге из баклаги. – Заждались.

– Учения проводил, – ответил Вольга, провожая убежавшую Марфушу долгим взглядом. – Мне новых людей дали, а этот сквалыга Якуб угнал табун в Новгород Северский. Пришлось разучивать один тактический прием периода средневековья. Читал о нем. У отца богатая была библиотека по воинскому искусству.

Марфуша поставила на стол большое блюдо с дымящимся мясом и убежала.

– Вдовий платок сняла, – заметил Кузьма.

– Пора! Сорок дней прошло.

– Скотина ты! – мрачно сказал Кузьма. – Ни одну юбку не пропустишь.

– Никто не понуждал, – пожал плечами Вольга. – Все по взаимному согласию. Она женщина свободная, я, можно сказать, холостяк.

– Вот расскажу Дуне!

– Поди, попробуй! Не наговаривай на себя! – Вольга поднял правой рукой чашу, а левой поймал пробегавшую мимо Марфушу. – Сядь с нами, хозяюшка, хватит хлопотать! Князя сегодня нет, все свои…

К удивлению Кузьмы Марфуша послушно присела рядом с Вольгой, прижалась щекой к его плечу. Кузьма только крякнул. Выпили, закусили. Марфуша не ела. Только счастливо следила, как жадно расправляется с пареным бараньим боком Вольга.

– Ты, говорят, сегодня княгиню лечил, – сказал Вольга, бросая последнюю обглоданную кость на блюдо и вновь берясь за чашу. – Что-нибудь серьезное?

– Чирей! – пожал плечами Кузьма. – Всего лишь. Только огромный, запущенный, кожа вокруг уже синеть стала. Еще бы день, другой – и сепсис.

– Что это – сепсис? – спросила Марфуша, округлив от удивления пухлый ротик.

– Померла бы! – сердито ответил Кузьма. Марфуша испуганно перекрестилась.

– Теперь будет жить? – уточнил Вольга.

– Будет, – подтвердил Кузьма. – Через несколько дней сниму швы – только шрамик останется. Она женщина сильная.

– И строгая. Всех здесь держит в кулаке. Специально сюда из Новгорода приехала, чтобы Путивль к обороне подготовить. Первый большой город от Поля в северской земле. Половцы сюда вперед обязательно придут. Толковая жена у князя Игоря!

– Пятерых родила, – задумчиво сказал Кузьма совершенно не к месту. -А ведь никак не скажешь…

Лес плотно подступал к дороге с двух сторон, поэтому конница растянулась на полет стрелы. Вои ехали, закинув щиты за спины и подняв копья кверху. Примолкшие в этот послеполуденный час птицы с высоты крон вековых сосен могли видеть, как ощетинившаяся железными остриями змея медленно ползет сквозь лес к недалекой опушке.

Конники ехали не сторожась: переговаривались, покрикивали на лошадей. Рукавами полотняных рубах то и дело вытирали мокрые лица. Зной густо висел в сонном бору, выдавливал душистую смолу сквозь потрескавшуюся кору сосен, гнал жаркий пот из-под железных шишаков и тяжелых кожаных куяков.

– Скорей бы река! – сердито сказал юный всадник в золоченом шлеме, ехавший впереди. – Сомлеть можно от духоты! – он похлопал по мощной шее своего красивого буланого жеребца. – И коней напоить надо!

– Напоим, княжич! И сами попьем, – миролюбиво ответил ему пожилой воевода с выдубленным солнцем лицом, рысивший на вороной кобылке. – Недолго осталось. Я путь этот добре знаю, много раз по нему конный бегал. Жара – еще не худо, – пустился в рассуждения старик. – Вот когда оружный да в мороз – беда! Броня настынет так, что голой рукой тронуть боязно – примерзнет! От железа стужа к телу ползет, немеет оно. От жары человек может обмереть, но тогда на него водой побрызгать, броню снять – и придет в себя. А вот когда коченеешь помалу, то и не заметишь, как час твой пришел. Сколько раз было: пал человек с коня, подскочили, а он уже не дышит! Бывает, что и не падет, сидит себе, за стремена зацепившись, поводья в руке держит. Окликнешь, подъедешь, а он мороженый – задубел! Одно спасение – тулуп или шубу поверх брони накинуть. Но коли ждешь нападения, в тулупе нельзя. Повернуться в нем трудно, а скинуть можно и не успеть…

– Сторожа скачет! – прервал разговорившегося воеводу княжич. Воевода умолк и понес ладонь ко лбу, словно заслоняясь от солнца, хотя до дна векового бора солнце не доставало.

Впереди в самом деле показался всадник, летевший во весь опор. Воевода поднял руку вверх и потянул за поводья. Кобылка встала, а следом, один за другим, словно передавая повеление, стали замирать кони других всадников.

– Половцы! – жарко выдохнул стражник, осаживая коня перед воеводой.

– Много? – живо спросил воевода, разом теряя неспешную рассудительность.

– С полсотни. Стоят на берегу.

– На этом или дальнем?

– Дальнем. Костры разожгли.

– Тогда пошто коня гонишь?! – сердито сказал воевода. – Спужался? Ранее поганых не видел? Веди!

На опушке воевода знаком велел войску оставаться в лесу, сам спешился. Юный княжич последовал за ним. Ведомые стражником они подошли к высоким кустам, густо укрывавшим высокий берег поймы, осторожно раздвинули ветви.

Заливной луг разрезала поблескивавшая на солнце широкая лента реки. От берега, где стояли русские всадники, река отступала далеко, почти вплотную прижимаясь к высокому обрыву противоположного края поймы. Прямо напротив наблюдателей луг с той стороны неглубоко вдавался в этот обрыв, образуя защищенный с трех сторон почти правильный треугольник. Справа обрыв подступал к самой воде, слева был неширокий выход к пойме.

Треугольник был полон степняками. Они стояли, сидели, лежали вокруг жарко пылающих костров. С берега, где таились за кустами княжич с воеводой, не было видно: варят обед или уже принялись за еду. Не расседланные кони – целый табун, паслись неподалеку. Два коновода, они же стражники, цепко посматривали по сторонам. Воевода тронул княжича за плечо и указал ему пальцем: третий стражник сидел на коне на самой вершине обрыва, наблюдая оттуда пойму и луг на несколько полетов стрелы.