Когда утонет черепаха - Слава Сэ

Великан растерялся. Сидя на полу по-собачьи, он почесал ухо, как огромный пёс, задней лапой. Принцесса всплеснула руками.

– А кто это у нас чешется как собачка? Разве здесь есть собачка?

Великан вскочил, огляделся, зарычал.

– Где собачка?

– Правильно. Здесь нет собачки. А только хорошие мальчики.

– Где мальчики?

– Успокойтесь. Вы ужасно дикий. Для мужского характера это плюс, а для интерьера минус. Завтра будете пылесосить в порядке самообразования. Ничего, теперь я здесь. Мы купим занавески и всё исправим. Сейчас начинайте обо мне заботиться так, чтобы я захотела вас поцеловать.

– Чего?

– Вот глупый. Без моего поцелуя вы останетесь чудищем. Но поцелуй надо заработать. Можете начать с приготовления завтрака для принцессы. Меню вы должны чувствовать интуитивно. Хотя, судя по убранству дворца, можете и не почувствовать. На всякий случай намекаю: смузи и кокосовое мороженое нравятся многим принцессам. Украшать поднос лучше розой. Надеюсь, у вас есть розы?

…Кажется, это называется сублимация. Если бы Анна сейчас ворвалась, потребовала занавесок и путешествий, Селиванов был бы счастлив. Пусть бы даже она закатила скандал. Персональную истерику, посвящённую только ему. И никаких тебе высоких брюнетов и крепких шатенов. А Тамара Ивановна – дура! Девочек ей подавай. Откуда, как на остров могут проникнуть девочки?

Том снова скис и даже запил. Он, наоборот, хотел в город, но его не брали. Не рады были ему и в деревне. Весёлая соседка мелькнула вспышкой. После неё ещё темнее стало.

Из запоя вывел дверной звонок. Том и не знал, что у калитки есть кнопка. Если нажать, в доме зазвонит. Том выглянул в окно. Пока он спал, остров подменили. Снег растаял. Вместо него бурые листья, старая трава, но сверху – новенькое солнце. На улице был другой мир, грязно-бурый, с морями-лужами и ярким светом. У калитки кто-то топталось. Невысокого роста, плохо различимое за оградой. Оно и звонило, видимо. Дорожка к калитке залита была водой, холодной и мокрой на вид.

– Не звоните больше! Я уже встал! Входите! – крикнул Том.

Калитка открылась. Пришла Кира. В резиновых сапожках, вся яркая, в куртке и без шапки. Снегурочка. Всё красивое кажется хрупким. Пока Кира балансировала по лужам в сторону дома, Ларсен успел испугаться, что девочка поскользнётся: упадёт, вымокнет, заболеет, поранится.

– Вы почему без шапки? – спросил вместо «здрасте».

Кира отмахнулась.

– Мне срочно нужна ваша помощь.

Девочка вошла, огляделась с сомнением.

– У меня уборка! В другое время здесь намного чище! – наврал Том. Зачем-то ему хотелось казаться лучшим человеком. До Киры он считал, такого быть не может.

– Так вот, вы же начальник полиции?

– Так точно. А вы весна?

– Почему это?

– Ну, растаяло, солнце. И вы пришли. Всё сходится.

Кира умеет быть очень серьёзной.

– Послушайте. Я не ребёнок. И у меня серьёзное дело.

– На всякий случай, единорогов не существует. Дедов Морозов тоже, хотя это сложно бывает доказать.

– У меня пропал попугай.

– Даже не знаю. Может, улетел?

– Конечно улетел. Он же птица. Будь у вас крылья, вы бы тоже улетели.

– Ох, Кира. Не представляете, как точно вы сформулировали мои проблемы.

Раньше Ларсен избегал детей. Он и с людьми-то бывал неловок. А дети – гипертрофированные люди. Они не бывают равнодушны, только рады или недовольны. Игнорировать их бессовестно. Орать на них плохо. Правду им не скажешь, но и врать им невозможно.

– Скажите, Кира. А вы пробовали обратиться к капралу Саксу? Мне кажется, поиск попугаев соответствует его профессиональному уровню.

– Капрал не подходит. Он толстый и неловкий. Он все ветки обломает и сам убьётся.

– Не понял, откуда в нашей истории появились ветки?

– Нам же надо будет лезть на деревья.

– Нам?

– Ну хорошо, вам.

– Мне???

– Одевайтесь, надо срочно идти, пока он не погиб!

– Послушайте. Даже если я вскарабкаюсь к нему, дальше-то что? Как его хватать?

– Скорее всего, он сам пересядет на вас.

– С чего вдруг? Раньше на меня попугаи не садились.

– Вероятность – 50/50. Или сядет или нет. Надо пытаться.

– А какова вероятность упасть?!

– У вас же профессия такая, вы должны любить риск.

Здесь очень бы пригодилось умение Тома закрывать уголовные дела, даже не открывая их. Но Кира игнорировала бюрократию. Она ждала действий. Ей не скажешь, «мы начнём следствие, будут опросы, зайдите через месяц!» Не найдя причин не заниматься спасением попугая, Ларсен полез за спортивным костюмом.

Деревья острова Муху плохо приспособлены для восхождений. Берёзы и клёны хотя бы просматриваются насквозь. Хуже всего дубы. На многих с осени остались листья. Кира считала, что попугай может за ними прятаться. Хорошо бы влезть и осмотреть. Ещё хуже сосны. Нижние ветки где-то на девятом этаже. Обнимая их стволы, Ларсен говорил каждый раз «только бы не здесь».

– Я бы всё-таки поселилась на дубе. На месте попугая, конечно, – сказала Кира. Ларсен вздохнул, обошёл очередное дерево, ткнул ботинком. Подпрыгнул сантиметров на десять. До места, где можно было бы зацепиться, оставалось три мужских роста или пять детских.

– Чутьё охотника подсказывает, здесь дичи нет, – сказал Ларсен.

– Попугай не дичь.

– Считаете его певчим?

– Он просто душа компании.

– Весёлый и ест не много. Отличный друг.

– Вы заговорили про еду, – заметила Кира. – Хотите прерваться на обед?

– Хотя бы посидеть. Для этого подойдёт любая скамейка, – сказал Ларсен и повёл Киру в ресторан «У Анри». Заведение оказалось открыто. День грозил из хорошего сделаться прекрасным. Вот что бывает, когда делаешь добрые дела без надежды на успех.

– Что-нибудь для мозгового штурма. И быстро, у нас там попугай гибнет, – сказал Ларсен официанту. Принесли мороженое и стейк, широкий, как палуба авианосца. Минут десять спасатели унимали аппетит. Потом разом откинулись. Мысли стали стройней и логичней, настроение улучшилось.

– Думаю, Жакоб попал в чужую квартиру. Он как ласточка вылетел и не нашёл пути назад.

– Надеюсь, он попал к добрым и сытым людям. В подобных случаях следствие обращается через прессу. Пиши объявление! – сказала Ларсен.

– Почему я?

– Ты умная, а я ещё не доел!

– А ошибки?

– Ошибки пригодятся. Поймут, что ребёнок писал, сжалятся.