Бруклинские глупости - Пол Остер

– Люси, ау! – позвал я ее.

Она посмотрела на меня долгим безучастным взглядом и тряхнула головой в подтверждение того, что она меня слышит.

– Не расстраивайся, – продолжал я. – Сейчас машина заведется.

Как же я заблуждался! Велико искушение описать во всех подробностях комедию, участниками которой мы стали, но я не стану испытывать терпение читателя, тем более что прямого отношения к нашей истории это не имеет. Главное, итог. Канистра с высокооктановым бензином, которую притащил Том, не помогла, и в результате нас отбуксировали к приснопамятному гаражу. Хозяйством заправляли отец и сын, Эл-старший и Эл-младший, по возрасту – я и Том, зато внешне – полная противоположность: сын худой, отец толстяк.

Состояние машины поставило их в тупик. Эл-младший, осмотрев ходовую часть, захлопнул капот со словами:

– Я должен в нем поковыряться.

– Что, плохо дело? – поинтересовался я.

– Я этого не сказал, мистер. Но вообще-то хорошего мало.

– И сколько времени может на это уйти?

– А бог его знает. Может, день, а может, неделя. Сначала надо установить, что́ произошло. Если поломка несерьезная, сделаем на раз. А если придется заказывать запчасть у дилера, дело может затянуться.

Прямо и откровенно. С моим знанием техники мне ничего другого не оставалось, кроме как согласиться вне зависимости от срока. Том, тоже тот еще механик, меня поддержал. Так мы застряли на проселочной дороге в вермонтской дыре, и что прикажете делать? Вариант первый: взять напрокат машину, добраться-таки до места назначения, провести с Памелой остаток недели и забрать наш «олдс» на обратном пути в Нью-Йорк. Вариант второй: снять комнаты в местной гостинице и пожить здесь, делая вид, что мы на отдыхе, пока два Эла разбираются с нашим бедолагой.

– С меня на сегодня хватит, – сказал Том. – Я за то, чтобы остаться. Во всяком случае, до завтра.

Я не возражал. Что же касается нашей столь же молчаливой, сколь и недремлющей Люси, то ее реакция легко прогнозировалась.

Эл-старший порекомендовал нам пару гостиниц в Ньюфейне, городке, который мы проехали за десять миль до поломки. Я позвонил из гаража, но свободных номеров нигде не оказалось, о чем я сообщил Элу.

– Чертовы туристы, – пробормотал он. – Только начался июнь, а эти уже всё заполонили.

Пока два Эла обмозговывали ситуацию, мы покорно ждали, засунув руки в карманы. Наконец, Эл-младший прервал молчание:

– А как насчет Стэнли?

– М-м-м, – задумался старший. – Думаешь, он снова открылся?

– Вроде как собирался. Я это слышал от Мэри Эллен. На той неделе он ей встретился на почте.

– Кто такой Стэнли? – не выдержал я.

– Стэнли Чаудер. Он раньше держал гостиницу, вон там, на холме, – Эл-старший показал пальцем на запад.

– Ну и имя. Прямо из анекдота [16].

– Ага, – согласился Эл. – Но Стэну по фигу. Ему даже нравится.

Я, кажется, начал входить во вкус и решил развить тему:

– Когда-то я знавал человека по имени Элмер Дудлбаум. Хотели бы получить такое имечко на всю жизнь, а?

Эл-старший ухмыльнулся.

– Нет уж, увольте. Но зато такое имя точно не забудут. Меня вот всю жизнь зовут Эл Уилсон. Хуже может быть только Джон Доу [17]. В одном Вермонте Элов Уилсонов как собак нерезаных.

– Пожалуй, я позвоню Стэну, – сказал Эл-младший. – Если не возьмет трубку, значит, подстригает газон.

Худощавый сын ушел в гараж, а толстяк отец, привалившись к моей машине, сунул в рот сигарету и, не зажигая ее, начал свой рассказ о Стэнли Чаудере.

– Он только этим и занимается. Как сел с утра на свой красный «Джон Диэр», так до вечера и стрижет. Начинает в апреле, когда сходит снег, и заканчивает в ноябре, когда выпадает новый. Каждый божий день, в жару и в холод. Зимой смотрит «ящик», а если надоест, едет в Атлантик-Сити, останавливается в отеле, где есть казино, и играет в «очко». Иногда выигрывает, иногда проигрывает, ему без разницы. На жизнь хватает, так что может себе позволить спустить несколько сотен.

Я знаю его давно, больше тридцати лет. Когда-то он работал бухгалтером в Спрингфилде, Массачусетс. В шестьдесят восьмом или шестьдесят девятом они с женой купили большой белый дом на холме и стали туда приезжать при первой возможности – на уик-энды, Рождество, летние каникулы. Они мечтали переделать его в гостиницу и жить в ней безвылазно, после того как Стэнли выйдет на пенсию. И вот четыре года назад они продали свой дом в Спрингфилде и открыли «Харчевню Чаудера». Помню, как они вкалывали по весне, чтобы успеть открыться ко Дню поминовения. Все шло по плану. Они превратили дом в конфетку, наняли шеф-повара и двух горничных, и вот, когда они уже были готовы принять первых посетителей, Пег – его жену – хватил удар. На кухне, среди бела дня. Только что говорила со Стэном и поваром, а через минуту упала, как подкошенная, и испустила дух. «Скорая» даже не успела выехать.

Вот почему Стэнли стрижет и стрижет траву. Кое-кто считает, что он тронулся рассудком, но, когда мы с ним разговариваем, я вижу перед собой все того же Стэна. За тридцать лет он нисколько не изменился. Это, скажу я вам, он так оплакивает свою Пег. Одни мужчины пьют, другие ищут утешение в объятьях женщин. А Стэнли подстригает лужайку. Спрашивается, кому от этого плохо?

Мы с ним давненько не виделись, но если Мэри Эллен ничего не напутала, а прежде с ней такого не случалось, то это значит, что Стэнли возвращается к нормальной жизни. Видите, Эл застрял в гараже. Я, конечно, могу ошибаться, но, сдается мне, они со Стэном сейчас обсуждают, как вас разместить в доме на холме. Вот так поворот! Вы станете первыми гостями «Харчевни Чаудера». Надо же. Кто бы мог подумать!

Я хочу говорить о счастье и благоденствии, об этих редких, негаданных мгновениях, когда твой внутренний голос вдруг замирает и ты сливаешься с окружающим миром.

Я хочу говорить о наступившем лете, о гармонии и блаженном покое, о малиновках и желтых зябликах и синичках, мелькающих среди зеленых ветвей.

Я хочу говорить о сладких часах сна, о радостях вкусной еды и хорошей выпивки, об ощущении, когда ты выходишь среди дня на солнышко и чувствуешь, как теплый воздух заключает тебя в свои объятия.

Я хочу говорить о Томе и Люси, о «Харчевне Чаудера» и четырех проведенных там днях, о мыслях, которые нас там посещали, и мечтах, в которые мы погружались на этом вермонтском холме.

Я хочу вспомнить эти лазоревые сумерки, эти розоватые томные рассветы и подвывания медведей по ночам в окрестных лесах.