Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова

Он все получит, что заслуживает, только позже.

Господин Фань кивнул Павлу.

– Нужно добавить еще одну функцию, – сказал он. – Мы бы хотели не только отслеживать исходящие сигналы чипов, а иметь возможность выборочно отправлять входящие сигналы.

– Вы можете это делать, – с готовностью ответил Лыков. – Рассылать визуальные информационные сообщения отдельным пользователям.

Господин Фань улыбнулся, не размыкая губ.

– Мы знаем, вы проделали замечательную работу. Я говорю немного о другом. О возможности отдавать чипу команды. Скажем, менять настройки в целях общественной безопасности. Наши американские коллеги сказали, что это возможно.

Все посмотрели на Маршенкулова, а тот замялся, не зная, как объяснить и вместе с этим обойти увесистый намек на конкурентов.

– К сожалению, это трудновыполнимо. И будет не совсем этично с нашей стороны, противоречит законам САГ, понимаете? Вдруг доступ к этой функции попадет не в те руки? Миллионы людей окажутся в опасности.

– Мы понимаем, – закивали господин Фань и господин Ли. Если они и были разочарованы отказом, то не подали вида.

Кашель не отступал. Еле дотерпев до конца презентации, Павел вывалился в коридор и прочистил горло. Рявкнул, чихнув – в носу свербело так, что слёзы заволокли глаза. Нащупав в кармане брюк скомканную влажную салфетку из туалета, Павел кое-как ее расправил и высморкался. Кто-то толкнул его локтем, пронесся размытой слезами тенью.

– …Документы на здание и землю под ним у меня в порядке, – голос Лыкова стремительно удалялся по коридору, затихая. – Это моя собственность, за которую я плачу налоги, никаких договоров купли-продажи я не заключал. Если город попробует ее присвоить, я приду к вам с адвокатами и репортерами…

Павел усмехнулся, сжал салфетку в кулаке. Оказывается, и в мажорском королевстве не всё было спокойно. Маленькая, но радость.

Вернувшись в конференц-зал, Павел позвал китайцев выпить и вполне натурально удивился, когда ему сказали, что уже собираются вечером в караоке на Камергерском. Разумеется, его пригласили, и он очень этому обрадовался, ведь он знал назубок всю китайскую попсу, которую любили ставить в KTV, – не потому, что та ему очень нравилась, а по долгу службы. По той же причине он притворялся, что вливает в себя водку.

Поблагодарив еще раз господина Ли и господина Фаня, Павел поспешил работать, сделав пометку в календаре с напоминанием купить подарки. Приходить с пустыми руками к старшим по должности было нехорошо.

– Да, – ответил на звонок, раздумывая, что́ взять: водки, икры или всем по матрешке, и хватит.

– Паша, – сказала Соня в наушнике. Голос ее прерывался, будто она звонила из подвала. – Паша, я в полиции. Вытащи меня отсюда.

12

Валерка даже в детстве был проблемным. Добрый парень, но ходил по легким, давно проторенным дорожкам, которые вели из Костеева прямо на дно. Теперь, в свои двадцать пять, он так нигде и не работал, перебивался мелочью: то собирал металлолом по окрестным деревням, то помогал на стройках. И Соне всё меньше хотелось отвечать на его звонки, даже на простое аудио. Уже не вернуть брата, который чинил ей велик, разогревал обед и надавал по морде пацану из соседнего подъезда, когда тот отобрал у Сони куклу и бросил за забор воинской части. Того брата заменили долговязым гаденьким мужиком без определенных занятий и взглядов на жизнь.

– Ну и как там в Москве? Всё за прилавком стоишь? – спросил он веселым тоном.

Снова напился? Или просто настроение хорошее? Впрочем, грань между трезвым и пьяным поведением у Валерки давно стерлась, теперь даже с утра он говорил развязно, слегка мяукал, проглатывая части слов.

– Вроде того. А твои дела как?

Валерка фыркнул:

– А из моего окна тлен, разруха, днище дна.

– Работу нашел? – спросила Соня, заталкивая вещи в рюкзак. Глянула на часы: время еще было.

– Есть кой-чё. Я, короче, думаю через месяц покалымить, тут мужик один хочет с пчелами замутить фишку, мед гнать в Китай оптом. Типа экологически чистый, китайцы это дерьмо хавают только так. Я буду за ульями смотреть, когда он их в поле вывозит.

Очередной замок на песке.

– Ты где сейчас?

– У мамки, где ж еще.

Валерка затянулся, шумно выдохнул в трубку. Где-то в стороне галдели дети, и Соня представила, как брат сидит на лавке у подъезда, широко расставив ноги. За его спиной – похожая на коробок пятиэтажка, в которой они с Валеркой выросли, перед ним детская площадка, где они по очереди играли в «Майнкрафт» на телефоне, – Валерка отбирал его у мелкого Ромы, который таскался за ними хвостом.

Соне тоже захотелось покурить, и она потянулась к пачке «Шуанси». Вдохнув горький дым, она ощутила, как дрожит – то ли от разговора, то ли от предстоящей вылазки на небоскреб.

– Антон всё еще с вами живет?

Антон был новым маминым мужем, пародией на умершего отца. Невысокий, с волосами, стянутыми резинкой в жидкий хвостик, с влажным взглядом и зеленоватой кожей, он ходил по лесным озерам, которые знал наперечет, и всегда возвращался с рыбой. Сам же ее потрошил и чистил: мамка не умела, только бросала на сковороду, обжаривая до жесткой корки. «Хорошо идет под пиво», – говорила.

– Ну да. А ты с кем? Папика нашла?

– Валер, я сто раз повторяла: я здесь учиться, а не папика искать.

– Да ну хорош, дура, что ли? В Москве умнее тебя хватает, со всей страны едут. Мужика надо искать, пока не растолстела.

– С чего я должна растолстеть, Валер?

– Да вы все жирнеете, чё!

– По своим бабам не суди, пожалуйста.

Валерка хохотнул, приняв ее слова за шутку. Соня не улыбнулась, она злилась, что все кому не лень лезут в ее дела. Занялись бы сперва своими.

– Знаешь, я пока в завязке, – мечтательно сказал Валерка. – Свободен, как ветер, и всё такое.

Это означало, что его снова кто-то бросил. Может, руки распускал, может, мать помогла, ведь ее Валере не всякая подойдет.

Соня поискала шапку и тряпичную маску на лицо, тоже сунула в рюкзак.

– Ты калмыку своему предложи медом заняться, пускай деньжат подкинет. Будет сплавлять через границу.

– Он не калмык, он – китаец. Наполовину.

– А выглядит один в один калмык. Щас многие китайцами прикидываются, телочек так снимают, типа «я китаец, я китаец», а сам из села под Элистой приехал. Сколько ему, лет девятнадцать?

Соня пожалела о совместном фото, которое разместила в качестве юзерпика. Теперь начнутся ненужные расспросы.

– Нет, он старше тебя. И вообще, он вырос в России, а значит, русский.

– Ну да, а я – Димаш Кудайберген, платиновый голос Казахстана, – захохотал Валерка. – Ты скажи ему про мед, я серьезно. Вдруг захочет? Ему процент перепадет.