Стать Джоанной Морриган - Кейтлин Моран

Я иду к сцене, чтобы забить себе место. Я хочу быть уверена, что мне будет хорошо видно обе группы – «Chapterhouse» играет на разогреве, они сейчас популярны и у всех на слуху – и мой обзор станет лучшим обзором из всех печатавшихся в «D&ME».

Я встаю прямо перед центральным микрофоном – где будет стоять вокалист Билли Корган – и закрепляю позицию, достав из кармана блокнот и ручку. Открываю блокнот и пишу: «SMASHING PUMPKINS» – «ЭДВАРДС № 8», БИРМИНГЕМ, 19 ноября 1992-го».

Я оборачиваюсь и вижу, как папа пьет «Гиннесс», опираясь о барную стойку. Он беседует с каким-то дядькой. Папа видит, что я на него смотрю, салютует мне бокалом и произносит одними губами:

– Я прохлаждаюсь.

Я молча киваю.

До начала концерта – еще почти час и сорок минут. Я тяжко вздыхаю. Может быть, я и вправду пришла слишком рано.

«ЭДВАРДС № 8», БИРМИНГЕМ, ЗАПАДНЫЙ МИДЛЕНДС, ВЕЛИКОБРИТАНИЯ, ЕВРОПА, ЗЕМЛЯ, МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ, БЕСКОНЕЧНОСТЬ», – пишу я в блокноте своим лучшим почерком.

Мне шестнадцать, и мне платят по числу слов.

 Время – десять минут одиннадцатого. Все не так весело, как мне представлялось. Мне удается удерживать свое место – прямо напротив микрофона Билли Коргана, – но с большим трудом. Как оказалось, фанаты у «Smashing Pumpkins» какие-то странные. Они танцуют под каждую песню. Вернее, скачут на месте, интенсивно пихаясь локтями.

Сначала я думала, что это просто такая традиция для первой песни – ну, как на свадьбах, когда включается «Упс, держи голову выше», и все гости пускаются в пляс, – а потом все должны успокоиться и перестать, образно выражаясь, приплясывать у меня на голове.

Но «Smashing Pumpkins» играют уже третью песню, а народ все никак не уймется. Зрители скачут и непрестанно трутся друг о друга, словно пытаются разжечь огонь трением, используя в качестве трута футболки ближних.

Я пытаюсь записывать свои непосредственные впечатления от концерта: «Корган очень серьезный! Д’арси пьет воду», – но это становится все труднее, потому что почти все время мне приходится держать блокнот с ручкой во рту, а руками удерживать цилиндр на голове. В этом зале совершенно не уважают людей в элегантных головных уборах.

Начинается четвертая песня. Меня особенно рьяно толкают в спину, и я роняю и блокнот, и цилиндр.

– ГОСПОДИ! – кричу я. – Здесь все ПСИХИ!

Встаю на колени, выручаю блокнот и цилиндр и выбираюсь из этой безумной толпы. Лучше я понаблюдаю со стороны. Это действительно сборище психов. Помнится, я уже говорила, что всегда опасалась рейвов, потому что там громко и потно. Но здесь еще хуже. Наверняка.

Стою в сторонке. Я решила сегодня побыть наблюдателем за молодежной культурой. К тому же мне нужен анализ события – не с позиции участника, а с позиции журналиста. Все-таки я музыкальный критик, а не животное. Так что лучше я постою с краю.

 Концерт продолжается целую вечность. Я очень устала – уже двенадцатый час ночи. Обычно я в это время лежу в постели, слушаю «Радио Маяк». По пятницам у них выходит программа о сверхъестественных феноменах. Она всегда интересная. В Уитмор-Ренсе есть одна женщина, у нее в прихожей живет привидение, и она постоянно звонит на программу и рассказывает о нем.

– Гарри… – Так зовут привидение. – Гарри на этой неделе в плохом настроении. Вечно сбрасывает со стола телефонную книгу.

Я не знаю ни одной песни «Smashing Pumpkins». Я украла у папы 20 пенсов и заказала «Gish» в библиотеке, но его пока не привезли. Говорят, он сейчас на руках, где-то в Брюде, как я понимаю. Так что я глухо не в теме. Но все равно сразу понятно, какие песни самые известные, потому что на их исполнении зал беснуется как-то особенно остро. Отдельные личности даже затеяли краудсерфинг. Я всегда думала, что такое бывает только в Америке, а здесь, в Бирмингеме, это смотрится как минимум странно – мы все же в Британии, а не в Штатах. У нас совершенно другие традиции.

Хочется крикнуть им всем: «Это не ваша культура! Вы должны танцевать, как танцуют в «Поп-топе» под «Тигриные лапы»! Или отплясывать ламбет-уок! Как это принято у нас в Британии!»

Во время особенно нудного и заунывного медляка я потихоньку пробираюсь к бару. Надо проведать папу. Он нашел себе собутыльника, и они оба успели изрядно набраться.

– Это Пэт, – говорит он, представляя меня своему новоявленному приятелю. – И я тоже Пэт! Мы с ним два Пэта! Он протестант, – сообщает мне папа театральным шепотом. – Но это не страшно. Мы все разрулили.

Он говорит это так, словно они разрешили весь Североирландский конфликт. Осталось сделать один телефонный звонок – сразу после концерта, из ближайшего телефона-автомата, – и между нашими двумя странами сразу наступит согласие и мир.

– Ты в состоянии вести машину? – спрашиваю я с опаской.

– Более чем, – отвечает он, пытаясь поставить бокал на стойку.

Если он и промахнулся, то лишь на полдюйма.

– После концерта мне надо будет сходить за кулисы, – говорю я. – Поздороваться с группой.

Я не знаю, с чего вдруг решила, что меня ждут за кулисами. Я, наверное, думала, что «Smashing Pumpkins» вроде как устроили вечеринку, и будет грубо уйти, не сказав им спасибо.

Я отдаю папе блокнот и цилиндр и возвращаюсь на свое старое место у самой сцены. На две последние песни. Хотя мне не нравятся «Smashing Pumpkins» – мне они кажутся мрачноватыми, как панихида, – я не могу упустить возможность в полной мере прочувствовать этот опыт. Мой первый концерт. Поначалу неловко и неохотно я копирую действия стоящих рядом. Скованно и зажато подпрыгиваю на месте, как на разминке перед физкультурой.

Я уже поняла, что рок-музыка требует плотного поддерживающего бюстгальтера. Мне приходится двумя руками поддерживать грудь. Чтобы она не особенно колыхалась во время прыжков. Об этом не пишут в музыкальной прессе. Никому даже в голову не приходит, что у девочек на концертах могут быть специфические проблемы.

На припеве стоящие сзади напирают сильнее, и мне приходится их отталкивать. Я трусь спиной о парней и с радостью отмечаю, что это мой первый более-менее сексуальный опыт.

Теперь я примерно на семь процентов лишилась девственности, думаю я про себя, ощущая спиной острые ребра какого-то тощего парня, прижавшегося ко мне сзади.

Уже минут через десять я вся промокла насквозь, пропитавшись и собственным потом, и потом тех, кто стоит рядом. От толпы в зале исходит пар и сливается с дымом от сухого льда.

Когда я наконец иду прочь – в ушах звенит бесконечное эхо последнего аккорда, – волосы у меня мокрые, будто я только что вымыла голову, и, кажется, я частично оглохла. Восхитительное ощущение. Как в тот единственный раз, когда мне пришлось бежать кросс и я получила неслабый заряд адреналина, только сегодня никто не кричал: «БЫСТРЕЕ, Морриган!» Я понимаю, что привлекает людей на концертах.