Тьма древнего леса - Александра Христова

– Погоди, Имиа! – уперся ногами Харрэс. – Что происходит, можешь ненадолго остановиться и спокойно объяснить?

– Материнские Древа у нимф засыхают! – В глазах девушки стояли слезы. – Помоги мне, Хар!

Мужчина изменился в лице и первым шагнул в любезно распахнувшийся портал.

Огромное дерево было совершенно точно мертво. И не оно одно – рядом стояли еще пять таких же засохших деревьев. Харрэс, даром что всегда любил растения, не мог сказать, что убило эти деревья вместе с нимфами, которые должны были вот-вот родиться. Он мог ощутить только безобразную паутину гнили со стойким привкусом Пустоты.

И самое страшное, что подобная сеть была наброшена не только на погибшие деревья – она простиралась над всем островом нимф, грозя уничтожить его до основания.

Если ничего не предпринять, раса разумных растений обречена.

– Что мне делать, братик? – Имиалла, не скрываясь, плакала. – Я даже не чувствую того, о чем ты мне говоришь. Пожалуйста, помоги!

– Тш-ш-ш, тише, родная. – Харрэс сгреб заплаканную девушку в охапку и на несколько мгновений прижал к себе, делясь спокойствием и уверенностью, которых ему самому катастрофически не хватало. – Разумеется, я тебе помогу, сестренка. Не плачь.

Не выпуская Имиаллу из объятий, мужчина закрыл глаза и прислушался к пению нитей… Чтобы в следующий момент, содрогнувшись всем телом, мягко осесть на землю.

На месте стройной паутины нитей мира чернело безобразное черное пятно, от которого так несло гнилью Пустоты, что бога затошнило.

Но самое страшное было не это, а то, что Харрэс отлично знал того, кто послужил сосудом для твари, создавшей это пятно… Слишком характерными были отголоски силы. Слишком знакомыми.

– Что такое? Братец, что?! – теребила Харрэса разволновавшаяся Имиалла. – Скажи мне, Хар!

Но мужчина только покачал головой, не размыкая глаз. Что может сказать брат своей сестре, зная, что ее творения на корню уничтожаются другой сестрой? Сестрой, которую не удалось сберечь и которая окончательно попала под власть твари Пустоты?

Ничего. И потому Харрэс молчал.

Имиалла не должна знать, кто виновен в гибели ее творений. Иначе война с существами изнанки мира, когда ушел за Врата Эилиан, покажется лишь детским лепетом по сравнению с боем насмерть двух некогда столь близких сестер.

Учиться, учиться и снова… Эй! А кто-нибудь спрашивал, хочу ли я учиться?!

Вечный двоечник

Будь проклят тот день, когда я согласился, чтобы Элли принял меня в род Аторре! Дважды будь проклят тот момент, когда я – во время помрачения ума, не иначе! – согласился ехать в эльфийский Лес! И девяносто девять раз будь проклят колдовастик, умудрившийся вытащить меня живым и здоровым из родной квартиры! Уж лучше бы меня размазало при переносе – по крайней мере, это была бы быстрая смерть. И не пришлось бы терпеть… все это!

– Высокий леиш, вы опять отвлеклись! – прервал мои мысли укоризненным голосом наставник – эльф, столь ветхий на вид, что, казалось, дунь я посильнее, и он развеется по ветру. – Эта прядь должна идти через третье переплетение поверху, а не наискось через все сразу!

С ненавистью покосившись на дедка, который, как мне кажется, воспитывал еще прадеда нынешнего правителя, я с силой дернул за русую прядь, отчего сидящая передо мной на табуретке девушка жалобно пискнула. Машинально извинившись, я продолжал сооружать под причитания эльфа нечто, вполне претендующее на роль птичьего гнезда.

Уж лучше бы меня отравили, честное слово! Или убили молнией на балу. Потому что вот уже пять дней надо мной издеваются самым жестоким образом – иначе я назвать это не могу.

Что происходит? Вы еще спрашиваете, что происходит?! Смерть моя – вот что! А если говорить конкретнее, то дед с подачи князя, озаботившегося тем, что «парень шатается по Лесу, словно неприкаянный», решил наконец воспитать из меня «достойного высокого леиша». Честное слово, я был готов ко всему – только не к подобному.

Представляете, что должен знать каждый уважающий себя знатный эльф? Нет, не следовать правилам мудреного эльфийского этикета даже в собственной спальне за закрытыми дверями… Нет, и не сворачивать шею ближнему своему так, чтобы не заподозрили – хотя и это порой нужно… Именно! Правильно подчеркивать свой статус в обществе. А если говорить конкретнее, то знать и уметь делать все двести семнадцать официальных, на разные случаи и жизненные ситуации, заковыристых плетений и причесок, существовавших у расы клыкастых. И это без всяких еще вариаций, принятых в различных та'алах! Причем для эльфов возня с волосами вовсе не считалась недостойным занятием: этим увлекались – увлекались! – буквально все. Другое дело, что я принимать этот обычай категорически не желал, а потому уже несколько дней отчаянно воевал с присланным лично князем дедулей-парикмахером, тщетно пытающимся обучить меня хотя бы основам своего искусства. Бедняжку служанку, пришедшую вместе с ним, за эти дни пришлось постричь налысо, срезая колтуны, и вырастить заново шевелюру уже раз десять.

Уж лучше бы меня пытать пленных учили, честное слово. По крайней мере, результат был бы лучше! Агр-р-р… Я сейчас готов хоть всех местных богов разом замучить особо жестоким образом и бантик сверху завязать!

Разговор с князем, на который я возлагал столько надежд, так и не состоялся. Тогда, пять дней назад, выйдя (вернее, выпав) из храма в абсолютно невменяемом состоянии в обнимку с невозмутимым, словно йог в нирване, верховным жрецом и полуголым эльфом, в котором я с изумлением опознал недавнюю жертву, эльфийский повелитель только смерил меня оценивающим взглядом и, не дав мне сказать ни слова, вихляющей походкой направился по тропинке, пробормотав себе под нос что-то, подозрительно похожее на: «Пороть надо!» Интересно, это кого он собрался пороть? Меня?! Ну-ну. Так я ему и дался.

Хотя лучше бы меня тогда выпороли! Насколько меньше сейчас у меня было бы проблем – не описать словами.

Когда я наконец добрался до дворца правителя на только-только зажившем крыле, то тут же, стоило мне приземлиться (я даже не успел подняться к входным вратам), угодил в цепкие руки встревоженного моей пропажей Элли. Он смотрел на меня так, что я почувствовал себя кроликом, подаваемым голодному удаву на обед. Да и хиленькое чувство опасности взвыло пароходной сиреной. Элли сам по себе – оружие массового поражения, а злой Элли сравним разве что с атомной бомбой: когда рванет, лучше оказаться подальше. Или вообще в другом мире – чтобы точно не зацепило.

– Ну что, сынок, – ласковым тоном доброго маньяка произнес эльф, отпуская мою руку и схватив меня за основание косы, чтобы не сбежал. – Успокоился? Пришел в себя?

– Угу, – промычал я, боясь шевелить головой. Хватка у Элли похлеще, чем у любого бультерьера. Он с такой силой стиснул кулак, что я уже мысленно распрощался со своим скальпом. Впрочем, скальп – не голова, отрастет… Было бы только где.