Окрась все в черный - Надежда и Николай Зорины

— Нет, нет, вы нам никак не подходите!

Совсем без работы, правда, она не осталась. Заработать на жизнь и — ну да! на вечернее утешение — Нине Витальевне удавалось. Постоянно требовались сиделки при лежачих больных (главным образом — при умирающих стариках), и родственники их были совсем не привередливы. Конечно, мало найдется желающих заниматься таким неприятным и тяжелым делом.

И все же Нина Витальевна надеялась, что ей повезет, продолжала давать объявления в газеты, оставляла резюме в агентствах. Ждала счастливого телефонного звонка… И дождалась. Не звонка, правда, а пригласительной открытки: милый смешной зайчонок с букетом цветов. Он ей до того понравился! Она прямо-таки влюбилась в этого смешного мультяшного зайчонка, а заодно и в будущую свою хозяйку: это не серый костюм, эта женщина не станет махать на нее рукой, не откажет, а потом, когда-нибудь (очень скоро!), они подружатся. Все правильно, так и нужно нанимать няню своему ребенку, именно в такой обстановке и можно по-настоящему понять, какой человек к ним пришел: бездушная, в стерильном халате медсестра (ну и что, что без вредных привычек?) или веселая, добрая, человечная нянечка. Впрочем, со стерильной чистотой у нее тоже все в порядке, у нее просто бзик с чистотой и аккуратностью. Даже в самый плохой период, ну, когда… после того, как с работы уволили, каждое утро она начинала с уборки в своей конурке, тщательно мылась под душем, уж потом только шла за водкой. И никогда бы не позволила себе ходить растрепанной или в нечистой одежде. А еще она очень ответственная, несмотря ни на что. А еще очень любит детей. А еще опытная медсестра, прекрасный профессионал… Из нее выйдет отличная няня. Почему же все это время ей отказывали, разве они не понимали, что именно она больше всего подходит на это место?

Ну а с этой женщиной, которая открытку прислала вместо делового звонка, должно все получиться. Да она сама, по-видимому, еще ребенок. Нина Витальевна возьмет и ее под свою опеку. Может быть, эта девочка — сирота, может быть, у нее нет мужа. Но теперь они будут жить одной семьей. И не станет этих ужасных одиноких вечеров, и не понадобится больше искать утешения в тех, дурных, средствах.

Так она думала, когда собиралась на день рождения: выбирала подходящий наряд, стояла под душем, причесывалась перед зеркалом. Так мечтала, когда покупала букет ромашек у знакомой старушки (чистенькая, бедненькая такая старушка, всегда торгует у магазина сезонными дарами леса: черемшой, фиалками, земляникой, грибами… У нее сын наркоман). Так представляла себе свою будущую жизнь, когда ехала в троллейбусе, а потом долго, растерянно шла по адресу на открытке (спросить-то в этом словно вымершем районе было некого). Отогнала тревожную мысль: господи, дом-то нежилой, — когда входила в подъезд, заменив ее на мысль жалостливую: бедная девочка, а наши-то еще недовольны своими жилищными условиями, вон как, оказывается, можно жить. Испугалась, когда дверь не открыли (она слышала, что в квартире кто-то есть, почему же не открывают?). Набралась нахальства и открыла сама, вошла, постучала, хотя они (двое мужчин) ее уже увидели. Ах, а потом…

У нее до сих пор сжимается сердце, когда вспоминает этот ужас. Жалко девочку до слез. Но еще больше ребеночка. Куда его подевали? На какие злодейские цели украли младенца? Разное ведь бывает, в наше время люди совсем озверели. Она читала такое!.. Лучше не представлять. А этот следователь из милиции спрашивает:

— И давно вы этим балуетесь? — И пощелкал себя по шее.

Да она в рот два дня не брала! Да и не взяла бы никогда, если бы не обстоятельства.

Звук электродрели впивался в мозг, надо встать, прибрать, принять душ и сходить в магазин. Помянуть и голову поправить. Нина Витальевна спустила ноги с кровати, посидела немного, протянула руку за халатом. Перед глазами опять возникла картина: мертвая Инга, совсем еще девочка, несостоявшаяся хозяйка. С ней-то, с такой-то они точно бы поладили. Кому понадобилось ее убивать? Жалко девочку, жалко до слез. И последняя надежда рухнула. Встала, оделась, раздернула занавески, выглянула в окно, узнать, какой сегодня будет день: жаркий или прохладный? Да, судя по солнцу, опять жара на весь день. А соседи затеяли серьезный ремонт, вон, привезли песку, наверное, целый грузовик, высыпали под окнами. Интересно, это которые? По дрели не определишь, в их доме так странно распространяется звук: думаешь — сверху, прямо над головой, а оказывается — внизу, в соседнем подъезде.

Нина Витальевна застелила постель, аккуратно расправила каждую складочку на покрывале, взбила подушки, поставила их ромбиком и прикрыла кружевной накидкой. Набрала в ванной ведро воды, добавила моющего средства, приступила к тщательной ежедневной уборке. И только когда квартирка ее буквально заблестела, приняла душ и отправилась в магазин.

* * *

Когда-то она дала себе слово, что не будет пить с самого утра — это прямой путь к алкоголизму. Впрочем, пить по вечерам тоже путь, но более долгий и… в общем, остается еще надежда… Она и Татьяне пообещала, что в рот с утра не возьмет, ни при каких обстоятельствах. Но ведь не знала же она тогда, какие на самом деле бывают ситуации. И вот пила с утра уже четвертый день. Потому что жить теперь точно бессмысленно, а без «утешительного» просто невозможно.

Вернувшись из магазина, Нина Витальевна приготовила себе закуску: отварила макароны, поджарила на подсолнечном масле, густо залила кетчупом. Невкусно, но быстро и дешево, и все-таки не натощак выпьет первую рюмку. Положила закуску в тарелку. Налила водки, села. Но ни поесть, ни выпить не успела. Потому что увидела, что занавеска соскочила почти наполовину с крючков и неприятно свисала, как какая-то сорвавшаяся с прищепок простыня. Это у нее гардина такая дефективная: не на зажимах, а на крючках. Она с ней уже замучилась. Особенно в жару, когда окно открыто — сквозняком все время сносит.

Нина Витальевна отставила рюмку, залезла на подоконник, чтобы поправить. И благополучно нацепила первую петельку на крючок, но тут ноги поехали, как по льду. Она почувствовала, что не может удержать равновесия, попыталась нащупать раму, промахнулась, покрепче схватилась за занавеску — занавеска оборвалась — и с диким криком Нина Витальевна полетела вниз.

Ею овладел такой ужас, что, казалось, сердце не выдержит. И полная безнадежность: ухватиться больше совершенно не за что. Конец предопределен, никаким образом его не изменишь, никакого чуда не произойдет: падение завершится страшным ударом о землю. Будет ужасная боль, такая, какую выдержать невозможно, и эта ужасная боль перейдет в ужасную смерть.

Она падала, падала. Ей представлялось, что это длится бесконечно долго, а ужас нарастал, все нарастал, сердце сжалось в маленький твердый комок — сосуды, не выдержав, лопнули — и наступила полная темнота. В этой темноте она услышала крик, пронзительный женский крик, а за ним последовал другой звук, тот, которого она ждала с таким страхом, — удар ее тела о землю. Но боль оказалась не такой уж сильной, боль была вполне терпимой, и смерть — это просто глубокий обморок. Знать бы об этом раньше…

* * *

— Я видела, видела. Что вы мне будете говорить?! Я с самого начала видела. Допилась до чертиков — и бросилась.