Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

«…Борис Николаевич произнес фразу, ставшую исторической: “Они много на себя брали и мало отдавали”. Я оторопел… Кому мало отдавали — ему, что ли?

Моя жена Ирина тоже смотрела это выступление Ельцина по телевизору. У нее были теплые отношения и с Наиной Иосифовной, и с дочерьми президента Татьяной и Еленой… Потом Ира призналась:

— Для меня Ельцин умер — больше я с ним видеться не хочу. Эту улыбку Иуды никогда не забуду…»

«…Через два дня после истории с моим письмом президенту у него случился очередной инфаркт. С утра я был в тире: решил, что пора потренироваться на случай, если придется себя защищать (оружие-то у меня именное, на законных основаниях) — там меня и отыскал Кузнецов.

— Врачи в панике, у шефа опять инфаркт.

Я посчитал: получилось — пятый. Поразило ту часть сердца, которая чудом сохранялась здоровой.

До второго тура выборов оставалось семь дней — в такой ситуации должен принимать решение не отстраненный от должности генерал, не кто-то из членов семьи, а Черномырдин. Он — действующий премьер и обязан брать ответственность за последующие события на себя.

Приехав на президентскую дачу в Барвиху, я попросил адъютанта найти Конституцию Российской Федерации, Закон о выборах президента. Минут пятнадцать искали, но в доме Ельцина не нашли — обнаружили только в комендатуре. Я прочитал абзац в 92-й статье, где о недееспособности первого лица четко сказано: “президент Российской Федерации прекращает исполнение полномочий досрочно в случае стойкой неспособности по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия…”

— Мне сейчас сложно давать какие-то советы, — обратился я к Кузнецову, — но мое мнение следующее: если они меня предали, то тебя и подавно сдадут, поэтому действуй исключительно по закону. Это означает, что ты должен проинформировать премьер-министра Черномырдина, а он уже пускай сам решает, как быть.

Вошел лечащий врач Ельцина Владлен Николаевич Вторушин:

— Борис Николаевич просит никому ничего не сообщать.

“Просит” — мягко сказано, я уже и сам слышал из соседней комнаты вопли: “Черномыр-дину — ни в коем случае!”»

— Эпиграфом к книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката» вы выбрали очень яркое высказывание Талейрана: «Целые народы пришли бы в ужас, если б узнали, какие мелкие люди над ними властвуют»…

— (Улыбается.) Ко второй моей книге эпиграф другой. Прочитайте, пожалуйста…

— «Пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой, не могу мчать на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомобили, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка, потому что стыдно». Борис Ельцин. «Исповедь на заданную тему». 1990 год…

— И после такого — ботинки на стол! Нет, эта книга поинтереснее будет…

— Скажите, а вы не боялись, когда решили издать мемуары?

— Опасался единственного: идя на свою первую пресс-конференцию, думал, что арестуют и не дадут даже слова сказать. После того как этот придурок Чубайс заявил, что они забили последний гвоздь в гроб (до сих пор непонятно чей), мне пришлось вести полулегальный образ жизни. Я знал, что дана команда меня задержать, не допустить в гостиницу «Рэдиссон-Славянская», где была намечена встреча с журналистами, поэтому просто на три дня уехал. Мне подобрали конспиративную дачу, гулять выходил только ночью… Там и готовилась пресс-конференция, а потом меня уже ничем нельзя было запугать: вышел и объявил, что все нормально и я живой… В общем, что хотел, то и сказал.

— Слышал, что после знакомства с вашими воспоминаниями Ельцин получил очередной инфаркт…

— Вранье, вранье!

— Цитата из вашего интервью: «То, что он мог получить от моей книги инфаркт, — бред, потому что он ее не читал. Он вообще не читал никаких книг лет уже двадцать — с тех пор как Ленина закончил штудировать»…

— Думаю, к концу жизни Ельцин и буквы забыл, потому что, когда ему приносили для ознакомления документы, он пробегал глазами только «собачку», которую Илюшин писал. Два слова о том, какую резолюцию должен наложить: согласен — не согласен, а в текст он вообще не заглядывал.

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…От Филатова одна головная боль, Борис Николаевич даже жаловался:

— Смотрю на него и не слушаю — когда он говорит, во рту будто две мухи сношаются. Приносит с собой огромную папку бумаг и начинает про них мне рассказывать. Я намекаю: “Ну это же ваши вопросы — сами должны решать”, а он не понимает.

Доходило порой до того, что шеф в открытую просил:

— Половину бумаг отложите в сторону и оставьте у меня.

— Какую половину? — уточнял Филатов.

— Да любую! — совершенно серьезно отвечал президент».

— В «Записках президента» Ельцин назвал вас своим личным другом — он действительно таковым вас считал?

— Он меня личным другом назначил… Поймите, всю жизнь Борис Николаевич был начальником: практически только первый год после института работал, так сказать, рядовым, а потом сразу пошел на повышение и с тех пор на грешную землю уже не опускался. Я же руководителем вообще никогда не был, пока он меня не поставил. Точно таким же волевым решением Ельцин определил меня и в друзья.

— Вы были на «ты»?

— Нет, я никогда с ним не фамильярничал, а вот он со мной быть на «ты» мог — иногда.

— В знак особого доверия и уважения?

— Может, и так. Я был для него когда Александром Васильевичем, когда Александром, а в подпитии и Сашей.

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…Личные отношения Борис Николаевич сразу же ограничил жесткими рамками — всех называл только на «вы», разговаривал кратко и строго: «Поехали!», «Подать машину в такое-то время», «Позвоните туда-то», «Доложите об исполнении» и т. п.

Первое замечание он мне сделал, когда я захлопнул дверцу машины. Открывая его дверь, я одновременно захлопывал свою, но поскольку на левой руке у него частично трех фаланг не хватало, подспудно затаился страх, что и оставшиеся пальцы когда-нибудь непременно оторвут — например, прихлопнут дверцей автомобиля. Он выходил из ЗИЛа весьма своеобразно: хватал стойку машины, расположенную между дверьми, и резко подтягивал тело, причем брался всегда правой рукой (пальцы при этом действительно находились в опасной зоне). Я сразу обратил внимание на эту особенность шефа и ни за что бы плохого не допустил, поэтому было обидно услышать от Бориса Николаевича резкое резюме:

— Вы мне когда-нибудь пальцы отхлопнете».

— Это правда, что дважды вы с Ельциным резали вены и смешивали кровь?

— Пожалуйста (показывает руку) — вот один шрам, а вот другой.

— При каких обстоятельствах это происходило?