Березовский и Коржаков. Кремлевские тайны - Дмитрий Гордон

— А как же купание в ледяной воде?

— Нормально. Кстати, Борис Николаевич и меня к этому приучил… Раньше я не испытывал такого счастья — окунуться в прорубь, а попробовал с ним — и получилось. Оказалось, это не так страшно.

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…По реке плыли льдины, обычный весенний мусор, и вдруг Борис Николаевич стал раздеваться. Я обязан был изобразить удивление:

— Ну что вы, такая студеная вода — находиться в ней невозможно.

— Нет, я должен снять стресс, встряхнуться, — “убил” меня шеф.

Я быстренько побежал к машине за полотенцами, разделся и сам, одежду сложил на капоте. Возвращаюсь обратно, а Ельцин уже в воду входит. Голышом — стесняться-то некого… Моржом я никогда не был и впервые в жизни окунулся в настоящую ледяную воду: показалось, что ноги ошпарило крутым кипятком. С перехваченным от остроты ощущений дыханием я поплыл. Кипяток стал еще “круче” (если бы у меня потом слезла кожа, я бы не удивился).

Плывем, льдины руками разгоняем, а течение сильное, сносит от берега. Шеф же ничего не замечает — “снимает стресс”. Тут я занервничал:

— Борис Николаевич, давайте назад.

Он смеется.

Пришлось схитрить:

— Вам волноваться, наверное, уже нечего, а мне еще, может, детей рожать.

Он сделал обиженное лицо, но повернул и из воды вышел.

На самом деле я не за себя переживал: Ельцин перенес операцию на ухе, и врачи категорически запретили ему переохлаждение.

Выскочил я из воды, встал на сухую травку. Растерлись полотенцами, красными стали, как раки, и я предложил:

— Давайте в машину — там тепло.

Достал фляжечку, и мы с наслаждением ее опорожнили. Я, правда, выпил поменьше — за рулем ведь, а Борис Николаевич позволил себе остальное. Посмотрел на меня и сказал:

— Вот теперь я человек, могу приступить к работе».

— Когда первый раз вы вошли в ледяную воду, не было мысли, что можете оттуда не выплыть?

— Нет — был уверен, что и сам выплыву, и еще этого чудака вытащу, потому что находился в хорошей физической форме.

— Один из бывших членов Политбюро ЦК КПСС рассказывал мне, что Ельцин был настолько крепок физически, что напивался до чертиков без каких-либо последствий. В два часа ночи после очередного застолья наши вершители судеб могли разойтись никакие, а в пять утра он уже всех будил и звал играть в волейбол. Это что, действительно правда?

— Да, только надо понимать, откуда он — этот стиль-то. Набравшись, Борис Николаевич не мог уснуть до утра — обязательно часа через три просыпался, и нужно было или снова выпить, или накуролесить, или врачей вызывать и мучить: мол, что-то болит, давайте лечить. Долго спать он не мог — ночь для него тянулась мучительно… Это Бог наказал его за столь «праведную» жизнь бессонницей.

— Ельцин предпочитал водку?

— Когда на Урале работал, да — только во время официальных мероприятий, если приезжали гости из центра, пил коньяк, который считался партийным напитком, и, уже переехав в Москву, полностью на него переключился. Мне, между прочим, это претило: от коньяка у меня изжога, терпеть его не могу.

Из книги «Борис Ельцин: от рассвета до заката. Послесловие».

«…Издавна Борис Николаевич любил заканчивать рабочий день коньячком, предпочитая дорогой армянский. Еще в Московском горкоме начальник группы охраны Юрий Федорович Кожухов под вечер аккуратно к нему заходил с оттопыренным задним карманом брюк — несмотря на спецпоходку, выгнутую спину и отведенные плечи, разрез пиджака предательски обнажал горлышко бутылки».

Ежедневно Кожухов оставлял у шефа бутылку армянского коньяка три звездочки (это были не те звездочки, что сейчас, а тогдашние, со спецбазы), ну а после пицундских волейбольных баталий вместо Юрия Федоровича Ельцин стал приглашать меня. Обычно, когда пора было ехать домой, Борис Николаевич спрашивал: «Машину вызвали?». — «Вызвал». — «Ну, заходите» — и вел в заднюю комнату. Там на столе стояли два фужера по двести пятьдесят граммов, два бокала для вина по сто двадцать пять и две рюмки по пятьдесят, а рядом — бутылка фруктовой воды и бутылка минералки.

— Закуски не было?

— Никакой. Ритуал начинался всегда одинаково: «Ну давайте!», а вообще тосты у усталого Бориса Николаевича были традиционно краткие: «Ну!»

Первый раз я откупорил бутылку и в нормальную рюмку собрался разлить, но он возразил: «Нет!» Взял на сто двадцать пять — Ельцин кивнул: «Пойдет». Налил ему половиночку — он: «До конца. И себе до конца». Пока я трудился, он водички фруктовой себе плеснул: «Ну, — скомандовал, — с Богом!». Крякнули, он запил, я уже должен новую порцию наливать, а мне что-то так плохо…

Со вторым бокалом все повторилось: «Нет, до конца». Когда опустевшую бутылку я поставил на пол, Ельцин спросил: «А почему оставляете? Кожухов всегда забирает с собой». Я возразил: «Зачем — пусть лучше уборщица сдаст. Вы получаете коньяк на спецбазе, поэтому Горбачеву все равно доложат. Какая разница, отсюда или оттуда он это узнает?». — «Да, логично». Опорожнили бокалы, он снова запил — и все, выходим к лифту. У меня выпитое гуляет внутри, подступает к горлу (уговорить-то могу много, но только с закуской — еще мать этому учила), а он спокойненько достает «Стрепсилс» (сейчас это снадобье в каждой аптеке есть, а тогда только членам Политбюро выдавали). Парочку таблеток себе в рот: чмок, чмок! — сосет. Хорошо: и запил, и заел… Я его на заднее сиденье усаживаю, а сам на переднем устраиваюсь и по дороге гоняю туда-сюда этот коньяк. Когда приезжали на дачу, первым делом бежал к повару: «Дай что-нибудь зажевать, не могу».

— Ельцин, по-вашему, был алкоголиком?

— Я бы, скорее, назвал его пьяницей.

— Вам приходилось часто с ним выпивать?

— Да каждый день.

— Легендарный маршал Буденный глушил коньяк стаканами и фужерами (что под рукой было): по четыре, по пять за раз, а какую максимальную дозу мог осилить Борис Николаевич?

— Он тоже и стаканами, и фужерами пил, а поскольку это продолжалось в течение дня, литра два выходило.

— Вы пили с ним наравне?

— А он не позволял по-другому — всегда следил, чтобы никто не сачковал. Попробуй откажись! Если не будешь, лучше не начинай…

— По слухам, когда у Ельцина возникли уже большие проблемы со здоровьем, вы втихаря разбавляли ему водку в пропорции один к двум…

— Ой, целая эпопея была… Он вообще-то пил только коньяк, который специально из Армении привозили, — будь здоров какой! — и когда в девяносто третьем у него началась подагра, для меня это было счастье. Собрался консилиум академиков, и они объявили: «Борис Николаевич, эта болезнь не лечится — бесполезно даже пытаться, но есть наблюдение, что те, кто пьют только водку, подагрой никогда не хворают». Он это мне рассказал, и всем буфетам и барам тут же было приказано сменить ассортимент…