Сын Дога - Алекс де Клемешье

– Да идите вы! – обиделся Артем. – Я с вами серьезно, а вы…

В дверь палаты негромко постучали. Бурнатов, так или иначе собиравшийся уйти, распахнул створку. На пороге стояла Вера.

– Здравствуйте, – сказала она Артему, потом нашла взглядом Евгения. – А я тебе вещи теплые привезла.

Октябрь 1973 года

Первые крепкие морозы уже несколько раз заглядывали в Светлый Клин, а в один из своих набегов даже умудрились сковать льдом реку. Правда, был тот лед еще тонким, невзаправдашним. Теплые ключи, бьющие со дна, находили путь наружу, выплескивались на поверхность и расползались по ней темными пятнами, образуя лоснящуюся в мягком свете неяркого северного солнца наледь. Много времени еще должно пройти, чтобы зима по-настоящему взялась за дело, а пока что осень игралась в кошки-мышки: то напугает, искусает нос и уши студеным ветерком – а то отпустит, подарит непонятную тихую оттепель с запахами прелой листвы и сырого дерева.

Последнее потепление завершилось обильным снегопадом, и покуражился тот знатно: на каждой штакетинке образовался пушистый столбик, на каждый скворечник будто нацепили командирскую папаху из белого каракуля, а тонкошеий фонарный столб возле сельсовета так и вовсе сияющую шелковую чалму на макушку намотал.

От неожиданности замерли, присмирели дома Светлого Клина, настороженно притихли, вспоминая забытые за лето ощущения, и только глянцевыми окнами искоса посматривали по сторонам: не выглядят ли они нелепей соседей, не посмеивается ли кто над богатой, мохнатой снежной шапкой, что сама собой образовалась за ночь.

Косился в сторону улицы и старик Агафонов, сидевший за столом в уютной кухоньке. Временами он вытягивал тонкую цыплячью шею, шевелил сердито бровями, грозно топорщил усы, да вот незадача – нынче с самого утра брели улицей исключительно женские голоса. Их старик, словно мальков на рыбалке, в расчет не брал: разве можно поручить серьезное дело существам смешливым, болтливым и, откровенно говоря, ненадежным? Как ни крути, а нельзя поручить. И поскольку попадали в поле зрения сплошные девчата да бабы, раздражался Агафонов с каждой минутой все сильнее.

Наконец за запотевшим стеклом мелькнул подходящий силуэт, и хозяин, подхватившись, засеменил к выходу, легонечко шурша домашними пимами по выскобленному до лакового блеска некрашеному полу.

– Эй-ка, пионер! – крикнул он, распахнув входную дверь. – Стой-ка, тимуровец! Ты, ты, который башка шарфом замотана! Который руки – одна так, а друга́ в карман засунута! Который глядит на меня и рад небось, что я тут как на Генеральной ассамблее ООН перед всем честным людом на крылечке разоряюсь! Поди-ка сюда, окаянный! Зачем у калитки остановилси, когда я тебя ближее зову?! В сени заходи, в сени! Я тебе не нанималси дом выстуживать да по два раза́ за утро печь топить…

Так грозен был в этот момент старик Агафонов, так комично свиреп, что лицо у парнишки, и впрямь надежно замотанное длинным вязаным шарфом, невольно расплылось в улыбке. Потопав для приличия перед крыльцом, смахнув куцым веничком с обувки невидимые снежинки, он поднялся по ступенькам, вошел в сени, плотно прикрыл за собою дверь – звякнула пружинная щеколда.

Старик щелкнул выключателем, тускло засветилась лампочка, вкрученная в торчащий из стены патрон. Проступили из темноты детали: два массивных ларя с зерном, целая орудийная батарея разнокалиберных валенок и сапог, целящих в зенит чистенькими голенищами, приткнутая рядом с дверью широкая лопата для чистки снега и чуть в стороне – кроватных размеров сундук с окованной железными полосами крышкой. Аккуратными тетрадными линейками смотрелись хорошо законопаченные войлоком щелочки меж округлых боков лиственничных бревен; длинный ряд фуфаек, тулупов и бушлатов висел на вбитых в эти бревна гвоздях. В глубине – низенькая дверка в чулан, где угадывались сети и прочие рыболовные снасти; оттуда к домашним ароматам хлеба и печного дыма настырно тянулся запах сухих водорослей и йода. Наверное, еще много чего интересного было в просторных сенях, но парнишка постеснялся откровенно вертеть головой по сторонам. Зато старик Агафонов не стеснялся: изгибая тощую шею так и эдак, он все примерялся и хмурился.

– Ты кто ж такой будешь-то? – спросил он и раздумчиво замолчал; парнишка не спешил отвечать ему, зная, что таков ритуал. – Ежельше судить по справному полушубку, то будешь ты внучком маво фронтового дружка Миколая Галагуры. А ежельше иметь в виду нахальны чернявы глаза, то получаисси ты сынком евойного среднего сына Александра Галагуры. И, стало быть, есть ты барабанщик Павка, который в прошлом годе всю душу мне пробарабанил! Отвечай: ты енто, окаянный, или не ты?! Молчи! Теперь уж и сам вижу.

Хитрил, хитрил старик Агафонов: сложно было признать в вымахавшем за лето пареньке того самого Павлика, что отчаянно репетировал по соседству прошлой зимой, отрабатывал разные ритмовки перед каждым слетом пионерской дружины. И раз уж с самого начала, издалека приметив, назвал его Агафонов тимуровцем, значит, не потеряли зоркости глаза старого охотника, значит, в первую же секунду понял он, кого к себе подзывает.

– Вот что, – пожевав губами, неторопливо, будто в сомнениях, произнес он, – хучь и далеко тебе будет до тезки сваво Корчагина[15], имею я для тебя важную поручению. Пять копеек заработашь, сладку газировку в магазине себе купишь.

– Газировка дороже пяти копеек стоит…

– А я даю пять! – отрезал Агафонов. – Ну? Торговлю со мною вести будешь, как на базаре?!

– Да я не к тому! – запротестовал Павка. – Я бы и бесплатно все сделал, а про газировку – это я ради справедливости сказал.

– Ишь! – сердито прикрикнул старик Агафонов и так страшно пошевелил бровями, что едва не заставил Павку расхохотаться. – Справедливый нашелси! Поговори у меня!

– Да я что? – пожал парнишка стянутыми полушубком плечами. – Я ничего. Вы скажите, что сделать-то надо?

Усмиряя раздражение, хозяин шумно фыркнул, затем вынул из кармана сложенный вчетверо листок и, оглянувшись на толстую избяную дверь в горницу, заговорил шепотом:

– Значицца, вот тебе, пионер, партийное задание: енту секретную донесению надобно в срочном порядке доставить милиционеру нашему товаришшу старшему лейтенанту. Понимашь, о ком я говорю, аль тупо?

– Понимаю. Федору Кузьмичу.

– Молодец! А посколь донесения ента секретная, то… Понимашь, аль тупо?

– Понимаю. Самому не читать и никому не показывать! – театрально вытянувшись по стойке «смирно», отрапортовал младший Галагура.

– Стой бежать, ишшо не все! На обратном путе отчитаисси особливым тайным знаком в окошко, посколь зловредное существо жена, находяшшееся в данный настояшший момент на печке, наблюдат за мной, будто вражеский агент. Ясна цель? Выполняй!

* * *