Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин - Валерий Большаков
Шрифт:
Интервал:
Мужчин на улицах встречалось немного, да и те, как он, щеголяли в военной форме.
Война…
«Опель-адмирал» выехал на пустынную трассу в Кунцево и снизил скорость – впереди нарисовалась «ближняя дача».
Это был белый одноэтажный дом, скрытый за высоким деревянным забором.
Тут стоял первый пост охраны.
Строгий капитан заглянул в салон, кивнул Быкову и велел пропустить.
Перед вторым постом пришлось покинуть машину.
Путь ей преграждал забор из колючей проволоки.
Здесь Григорий сдал оружие, его профессионально обыскали (мало ли, вдруг – двойник!), и «Опель-адмирал» медленно проехал к дому.
На крыльце Быкова встретил третий пост.
Под бдительными взглядами ребятишек-волкодавов он прошел в холл с высоченным потолком – три Григория станут друг другу на плечи, и верхний дотянется рукой.
Офицер, лощеный и наутюженный, появился в зале и пригласил Быкова пройти в кабинет.
В кабинете царил приятный полумрак – зашторенные окна пропускали ровно столько света, чтобы можно было разглядеть большой письменный стол и пару диванов, тоже не маленьких.
Хозяина кабинета Григорий разглядел в последнюю очередь.
Сталин стоял у стола, перебирая пальцами не чубук излюбленной трубки, а папиросу «Герцеговина-Флор».
Неторопливо повернув голову, Иосиф Виссарионович глянул на вошедшего и отложил цигарку.
Сделав несколько шагов по глушившему звуки ковру, вождь приблизился к Быкову и обнял его.
Григорий напрягся, чувствуя учащенное дыхание человека, которого все знали, как его родного отца.
Он уловил легкий запах дорогого табака и дешевого парфюма, как бы не «Тройного одеколона», и осторожно приобнял «батю».
– Спасыбо тебе за Якова, – глухо проговорил Сталин, отстраняясь. – В кои веки глупость совершил, а вышло что-то путное.
– Лаврентий Палыч… – начал было Быков, но вождь отмахнулся.
– А то я нэ знаю Лаврентия! – рысьи глаза «отца народов» блеснули смешинкой. – Да никогда бы он нэ решился тебя вставить в свои хитроумные схемки. Твоя работа!
– Четырнадцатого апреля Якова должны были расстрелять.
Иосиф Виссарионович нисколько не удивился, вообще, никаких эмоций не проявил при этом известии.
Покивал только, принимая к сведению.
– Садись, – указал Сталин на диван, а сам стал медленно ходить, напоминая Быкову крадущегося тигра.
Григорий сел, хоть ему было и неудобно.
Диван располагал к тому, чтобы развалиться на его мякоти, но только не в присутствии руководителя будущей сверхдержавы.
– Одиннадцатого марта тебя прэдставили к «Красному знамени». Потом решили обойтись орденом «Александра Невского». А когда ты сбил пятый самолет врага, снова в наградной лист вписали «Знамя». Но ты отказался. Пачэму?
– А у меня уже есть, – усмехнулся Быков, касаясь ордена на груди. – Незаслуженный.
– Теперь, значит, заслужил?
– Да, отец.
Сталин покивал задумчиво.
– Твой рапорт я, признаться, порвать хотел и выбросить, но потом мнэ стали докладывать о твоих побэдах, и я перечитал его заново. Подумал, что это вовсе и не каприз, а трэзвое решение моего повзрослевшего сына.
– Войну выигрывают не именем, а умением.
– А Бабков? Он достоин?
– Да. Бабков – великолепный тактик.
Вождь снова кивнул.
Сжал зубами папиросу, чиркнул спичкой, закурил, выпустил струю ароматного дыма – все это он делал не спеша, с толком, чувством, расстановкой.
– Пока побудешь комэском, – решил Сталин. – Осэнью подумаем. Одно условие – больше никаких авантюр!
– У меня больше нет братьев, – улыбнулся Быков.
Вождь хмыкнул только.
– Отец…
– М-м?
– Благодарить надо не меня.
– А кого?
– Поликарпова.
– Конструктора?
– Без его самолетов мы бы погибли.
– Вот как?
– Просто не ушли бы от погони.
– Мнэ говорили. «По-7»?
– Это лучший в мире истребитель.
– А «Яки»?
– И «Яки», и «лавочки» хороши, но «По-7» лучше.
– Все КБ хотят, чтобы заводы выпускали именно их самолеты, – проворчал вождь. – Яковлев – самый настырный. Туполев, хоть и брыклив, а тоже зубаст…
– Надо вернуть Поликарпову его людей.
– Это можно.
– И пустить «По-7» в серию.
– Это сложнее.
– «Все для фронта, все для победы!», отец.
– Хм.
– Для фронта, а не для хитрожопых Яковлевых.
Сталин рассмеялся, выдыхая дым, и закашлялся.
Маша на Григория рукой, он выговорил, перхая:
– Хорошо сказал! Ладно, подумаем…
Открыв неприметную дверь, он повел головой, кого-то приглашая войти.
Вскоре порог переступил Яков Джугашвили.
Выбритый, отмытый, во всем чистом, он все еще поражал худобой и впалыми щеками – концлагерная бурда кому хочешь жирку убавит.
– Брат! – расцвел Яков.
Быков молча улыбнулся и обнял «родственничка».
Вспоминая при этом Юрку Сегаля, который попал в плен к душманам.
Это было трудно – вызволять, но рота сделала это.
А командир тогда скупо улыбнулся и сказал…
– Мы своих не бросаем, – вслух произнес Григорий.
– Что думаешь дальше делать? – спросил Сталин у Якова.
– У меня одна дорога – на фронт, – нахмурился Джугашвили.
– Подлечись сначала, – насупился вождь.
– И откормить бы тебя не мешало, – добавил Быков.
– Счет у меня к фрицам, – сжал кулаки Яков, – крупный счетец…
– Ты бы пока написал обо всем, – посоветовал ему Григорий.
– О чем?
– О Заксенхаузене.
Яков помрачнел и закатал рукав.
– Этот номер уже не стереть. Заклеймили, как скотину!
– И об этом напиши. И о газовых камерах…
– Это – да…
– О том, как из детей кровь выкачивали…
Джугашвили вздохнул прерывисто.
– Как на людях опыты ставили… Обо всем.
Иосиф Виссарионович сощурил глаза, затягиваясь, и покивал:
– Вэрно. Пусть малодушные знают, что в плэну куда страшнее, чем на пэредовой. А ты, – обратился он к Быкову, – коль уж так радеешь за Поликарпова, сам все проинспектируешь. И кабэ, и завод. Тебя вызовут. Все, идите, мне работать надо…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!