Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла

ждать, пока он проводит меня домой и поцелует сам. Мне нравилось то, как я ставлю его в тупик и как далеко я от всех, кто хорошо меня знает. Проведя большую часть своей недолгой жизни в бесплодных попытках привлечь внимание родителей, я обожала находиться в центре его внимания. Так что он не виноват, что я решила — неосознанно — стать девушкой его мечты. Кем бы она ни была. Я хотела быть ею.

В конце третьего курса, устав от общежития и соседей, я переехала к нему в квартиру за пределами кампуса. Эрик был милым, разумным, умел готовить и никогда не позволял мусору заполнить корзину, прежде чем вынести ее. Я хотела выйти вместе с ним в мир. А любить настолько простую, четкую, упорядоченную, восхитительно взрослую жизнь было так легко. По тем же причинам любить Эрика тоже было легко.

Мы поженились через год после того, как я закончила университет. Купили квартиру с тремя спальнями и задним двором, где посадили помидоры. И в те первые годы я заставила себя поверить, что могу быть нормальным человеком. Я могла уменьшить Мэгги, превратить ее в примечание к своей жизни, как погибшую подругу детства Эрика. В конце концов, в нашей общей жизни было что терять. Мы покупали подержанные пластинки и без всякого повода заказывали столик в «Алини». «Среда — вот наш повод». Мы ходили на званые обеды и поражали коллег Эрика, будучи парой, которой, кажется, особенно повезло, потому что оба перебороли нечто страшное. Моя история превратилась в материал для бесед на коктейльных вечеринках. Мы получили сезонный пропуск на фестиваль «Равиния» и каждый год ходили на все концерты, будь то Чикагский симфонический оркестр или группы, исполнявшие каверы на хиты семидесятых. Сидели на траве и пили дешевое вино, а вокруг горели свечи с ароматом цитронеллы. Эрик познакомил Андреа со своей бывшей девушкой, а ныне просто подругой — очаровательным дизайнером по имени Триш, — и на следующий год они уже жили вместе. Эрик намекал, что нам пора подумать о детях, а я делала вид, что всем довольна.

В те годы мне приходилось заставлять себя не думать о сестре. Прилагать для этого физические усилия. Я мотала себе нервы. Рвала кожу на больших пальцах, зарабатывала стрессовые переломы от перетренированности, а по ночам глотала таблетки от страха перед непрекращающимися кошмарами. Я широко улыбалась, когда его коллеги спрашивали меня, чем я занимаюсь, как будто все это притворство не было моей настоящей работой. Пыталась скрыть тот факт, что под личиной женщины, на которой женился Эрик, оставалась дрожащая оболочка из кости, женщина, немигающим взглядом смотревшая на один-единственный миг в прошлом. Она не могла спать, не смогла успокоиться. И для того, чтобы она всплыла на поверхность, потребовалось лишь тело в морге.

Мы с Андреа приезжаем в больницу в сумерках, когда вокруг нас вспыхивают натриевые огни уличных фонарей. «Масонский медицинский центр Иллинойса», внушительное кирпичное здание рядом с платформами станции Веллингтон по линии «L». Именно в этой больнице, около стоянки машин «скорой помощи», оставили труп Неизвестной с героином и антифризом в венах. В ночь, похожую на эту, скорее всего. С той минуты все в моей жизни начало трещать по швам.

Спрашиваем про Аву в регистратуре, через двойные двери выходит скучающий охранник, который отводит нас в небольшую комнату отдыха персонала. Тут всего пара диванов, стол, небольшая кухонька с промышленными кофе-машинами на стойке и пара мерцающих автоматов с едой. Когда мы входим, с одного из диванов поднимается Ава, и я представляю их с Андреа друг другу.

— Можете разместиться здесь, — говорит Ава, указывая на диван и кофейный столик. — До начала ночной смены я просто приглядываю за тем, как тут все проходит.

— Спасибо, что позволила оторвать тебя от работы, — говорит Андреа.

Пока женщины прицениваются друг к другу, я внимательно наблюдаю за Андреа. Знаю, что она видит: идеальный маникюр Авы, профессионально нанесенный макияж, благодаря которому Ава одновременно будто светится и выглядит естественно. Как инженю в кино, просыпающаяся в мягком утреннем свете с идеальной кожей и роскошными ресницами. Но кроме этого — хирургическая форма, белый халат, изношенные пожелтевшие кроссовки. На запястье — практичные цифровые часы с исцарапанным дисплеем. А я знаю Андреа и ее практичность. Знаю, что сначала она будет судить об Аве только по внешнему виду, пока не поймет, насколько это несправедливо. В конце концов, несмотря на все их различия, рано или поздно они увидят друг в друге то, чем являются на самом деле: слишком сообразительных девушек, которые наконец достигли того возраста, когда их можно считать здравомыслящими и умелыми, а не просто не по годам развитыми.

— Ничего, что мы задерживаем тебя после смены? — спрашивает Андреа, положив диктофон на стол между нами, а затем быстро расправив провод микрофона и подключив его.

— Я готова помочь, чем смогу, — отвечает Ава. — Все равно я бы допоздна писала имейлы. А то уже поздновато, чтобы обзванивать приемные конгрессменов.

— А для тебя это обычное дело? — спрашивает Андреа, включая диктофон и проверяя уровень громкости. Затем поясняет: — В свободное время обращаться к членам Конгресса?

— За последние двадцать лет четыре громких приговора были отменены после того, как сенатор запросил пересмотр дела, — деловым тоном отвечает Ава. Трудно ею не восхищаться — как будто она инстинктивно понимает, что Андреа оценит такой подход, и говорит так, чтобы интервью было легко смонтировать. — Я сейчас рассматриваю этот вариант.

— А другие?

— Поскольку нет оснований для очередной законной апелляции, я пытаюсь привлечь проект «Невиновность» и другие организации, занимающиеся реформами уголовного правосудия, к пересмотру его дела. И пытаюсь раскрутить губернатора на помилование.

— И всем этим ты занимаешься в дополнение к двенадцатичасовым сменам в отделении неотложной помощи, — произносит Андреа.

Это не столько вопрос, сколько констатация факта для слушателей подкаста.

— Ну да, — отвечает Ава. — Муж ненавидит мою работу. Считает, что она приведет меня к выгоранию. Особенно он ненавидит ночные смены. Время, которое мы проводим порознь. Я возвращаюсь домой утром и потом весь день просто сплю. По-моему, он рассчитывал, что вся эта ситуация будет временной, но оказалось не так.

— Дело Колина? — уточняю я.

— И работа, — отвечает она. — Например, когда мы отметили пятую годовщину нашей свадьбы, Тед, похоже, надеялся, что я начну снижать скорость. Задумаюсь о будущих детях и все такое. Но дело Колина приняло такой оборот, что мы постоянно пребываем в подвешенном состоянии. Я чувствую, что сейчас не могу переключиться на другие цели или пустить в иное