Счастливый час в «Каса Дракула» - Марта Акоста

— Привет, Мил!

— Привет, ребята! — отозвалась я.

Эрни был чертовски остроумен — он просто помотал мне задом. Освальд поднял на меня взгляд с видом мужчины, у которого уже есть потрясающая невеста.

Я прошлась по земле будущего садика. Несмотря на сильную утоптанность, в ней сохранилась влага зимних дождей, и поэтому работать будет легко.

— Какое же замечательно место! — констатировала я.

— Да, — ответил Освальд так, будто я обращалась именно к нему. — Я сам хотел заняться посадками, но появились другие дела. Животные отнимают у меня все свободное время.

— Ага, — подтвердил Эрни. — Док хорошо поработал со Стеллой. Я уж думал, что придется пичкать ее антибиотиками, но он наложил припарку, и опухоль спала.

Не повезло Освальду — даже Эрни высмеивает его ветеринарные фантазии.

— Бабушка в комнате отдыха, — сообщил Сэм. — Если ты, конечно, хочешь обсудить с ней свои соображения насчет сада.

— Конечно, — ответила я так же радостно, как если бы мне сообщили о грядущей контрольной по астрофизике.

Попивая кофе, Эдна смотрела по телевизору шоу, инсценирующее слушание дела в суде.

— Эдна, — обратилась я к ней, — кажется, вы хотели помочь мне распланировать садик.

— Юная леди, вам, судя по всему, так и не удалось постигнуть всю глубину моего безразличия к этому вопросу.

— Садики не нравятся только очень плохим людям, — сказала я, вспомнив свою мать Регину, которая считает, что почва и грязь — одно и то же.

Эдна благосклонно позволила мне сесть рядышком и набросать план.

— Я всегда любила сирень, — решила-таки помочь она.

За изобретением списка растений мы провели около часа. Периодически Эдна разжигала мое любопытство, выдавая прелюбопытную информацию. Например, такую:

— Однажды я была на ночном балу, где все было украшено белыми и черными цветами. Белые туберозы и гиацинты, черные тюльпаны и анютины глазки.

Я продолжала болтать о садике в надежде, что она расскажет мне что-нибудь еще, но вместо этого Эдна заявила:

— Если вы не прекратите разговоры, я вскрою себе вены.

— Не стоит раззадоривать меня, Эдна, — не унималась я. — Может, у вас есть какие-нибудь книги по ландшафтному дизайну? Тогда я покажу все на картинках.

— Неужели этот ад бесконечен? Разве я похожа на человека, который что-нибудь знает о книгах? Где обычно хранят книги?

Возможность порыться в кабинете очень обрадовала меня, и я прошествовала туда уверенной походкой. К счастью, в комнате не было ни души. Я быстро пробежалась глазами по корешкам расставленных на полках книг. Там размещалось много нехудожественной литературы — масса документальных книг о приключениях, куча биографий и автобиографий известных людей.

На нижней полке я обнаружила книги о виноградниках. Оттащив три огромных тома к столу, я устроилась в мягком кожаном кресле. Раскрыв книги и изобразив умное лицо, я медленно выдвинула средний ящик стола. Ручки, скрепки, пачка жвачки «Джуси фрут» и визитные карточки местных торговцев. Я достала пластинку жвачки и принялась ее жевать, громко чавкая, как дрянная девчонка из гангстерских фильмов.

В правом ящике оказались папки. Сметы ремонтных работ, всякие квитанции и неразборчивые распечатки какой-то информации. Я выдвинула ящик побольше и в самом дальнем его углу увидела еще две папки, на которых значилось: «КАКА» и «Де Лос Сантос, Милагро».

Пролистывая страницы, которые были подшиты в папку «КАКА», я увидела фотографии Себастьяна и других чистеньких мужчин, выглядевших американцами до мозга костей. Перенасыщенные малопонятными терминами документы, судя по всему, представляли собой описание внутренней стратегии, так как в них то и дело встречалось выражение «желаемые результаты». Также там обнаружились план литературного турне Себастьяна и таблица с именами членов организации. Себастьян занимал четвертую графу, его отец — третью, а дед — вторую. Самая верхняя графа была пуста.

Список политических мероприятий КАКА включал паникерские законопроекты, которые способны были принести финансовую прибыль их консорциуму. А ведь в колледже Себастьян с презрением относился к тем, для кого материализм был руководящим принципом.

Потом я открыла папку с моим именем. Там лежал вкладыш в диплом, который я получила в ПУ, и мои фотографии из различных общедоступных источников. Туда же подшили мою захудалую трудовую биографию и гнетущий отчет о моих финансах. В этой папке обнаружилась даже копия бюллетеня, который я написала для компании, торговавшей пищевыми добавками.

Самым неприятным сюрпризом, содержавшимся в папке, стала фотография, на которой были изображены мы с Себастьяном. Ее сделали на вечеринке английского отделения, а потом опубликовали в ежеквартальном университетском журнале. Я тогда была на третьем курсе, а Себастьян — на последнем. Мы познакомились годом раньше и с тех пор были неразлучны. Фотография запечатлела нас сидящими на подоконнике: положив руку на мое плечо, Себастьян прижимает меня к себе; наши лица соприкасаются, он смеется (глядя на фотографию, я как будто снова слышала этот смех), я же улыбаюсь с таким видом, будто весь мир лежит у моих ног.

Я вдруг снова стала той девчонкой, которая была без ума от Себастьяна — красивого мальчика, сумевшего обесценить всю критику, исходившую от моей матери Регины: что я слишком неуклюжая, слишком шумная, слишком странная, слишком вычурная и вообще — непростительно живая. Когда Себастьян внимательно выслушивал мои рассуждения, преподносил мне в подарок поэтические сборники или даже просто смотрел на меня своими глазами цвета лазури, мне становилось ясно: я особенная.

Взгляд на эту фотографию причинял куда больше мучений, чем встреча с Себастьяном на вечеринке у Кэтлин. Мне казалось, что я могу выглядеть крутой и неприступной, остроумной, колкой и непринужденно беззаботной, создавать впечатление, что я тоже тусуюсь с богачами. Однако меня до сих пор преследовала былая боль, оттого, что этот чудесный мальчик бросил меня и даже не объяснил причины.

Я столько писала и звонила ему, пытаясь выяснить, почему он так резко оборвал наши отношения! Месяцами терзаясь в темном аду, я ждала Себастьяна, который, словно Орфей, должен был снова вывести меня на свет божий.

Я возненавидела вампиров за то, что, раскопав обо мне столько грязи и узнав кое-какие подробности моей жизни (многие из которых, кстати, были неточными), они изобразили меня страдающей самообманом шлюшкой с куриными мозгами, которая на карачках ползала за Себастьяном и писала хвалебные оды травяным лекарствам. Но ведь на самом деле я человек, а не мозаика из незначительных, извращенных деталей!

— Милагро!

В дверях стоял Сэм. Я уже забыла о том, что надо делать вид, будто я читаю книги о ландшафтном дизайне.

— Как ты посмел! — заорала я.

— Тебе незачем было лазить по ящикам, — нервно ответил он.