Ланч - Марина Палей

Вопрос: Кем я был в прошлом рождении? (Стр. 1122, строка 2-я сверху, 2-е слово слева.)

Ответ: < не >

Вся строка: < причем не в том традиционно-благородном смысле, как встарь, когда>

Вопрос: Тот же. (Страница 1120, строка 9-я снизу, 2-е слово слева.)

Ответ: < ee >

Вся строка: < отменяет ее единственности. Если можно было бы возродить в человеческом >

Вопрос: Тот же. (Страница 1120, строка 2-я снизу, 2-е слово слева.)

Ответ: <конечно >

Вся строка: <Это, конечно, не ново, да ведь и любая жизнь не нова (в контексте жизней), >

Весь отрывок:

< …И все-таки я отдаю себе отчет, что, если сообщество имеет единственный путь к спасению, то он может быть найден только в осознании ценности жизни, и больше нигде. Это, конечно, не ново, да ведь и любая жизнь не нова (в контексте жизней), что не отменяет ее единственности. Если можно было бы возродить в человеческом существе болевую чувствительность к проливаемой им чужой крови! Конкретно: хотя бы, для начала, не повышать более порога этой чувствительности (обыденностью этих безостановочных, иногда даже не чуждых дидактике, телестрашилок в виде кровавых ручьев, рек крови, морей крови, океанов крови — всё равно, разумеется, мало! всегда, навсегда мало), а именно постепенно понижать его, — и, в конце концов, понизить до какой-либо внетроглодитской нормы, возродив — может быть, чудом — болевую чувствительность к одной-единственной капле!..

Осознание ценности жизни. Но откуда бы взяться этому осознанию, если современная культура, в подавляющем большинстве, работает против цивилизации — причем не в том традиционно-благородном смысле, как встарь, когда человечностью своей она противостояла бесчеловечности цивилизации, а ровно наоборот: на фоне современной разнузданно-бесчеловечной культуры цивилизация выглядит даже как-то негаданно-гуманной (гурманной? как суд присяжных, оправдывающих целенаправленного убийцу?).

В самом деле: цивилизация изобрела антидепрессанты, кондомы, льготные похороны, фаллоимитаторы, унитазы с электронным и ароматизированным смывом. А чем, с позволенья сказать, может похвастаться современная культура? «Смерть в унитазе», «Десять похорон и одна дефлорация», «Готические изнасилования на могилах» и т. д. И, несмотря на невероятное однообразие этого пойла, имеющего назначением целенаправленную культивацию двуногого скота (любой природный зверь уже бы издох от авитаминоза, заворота кишок, язвы желудка), Совокупный Гастер требует еще, еще и еще этой тюремно-бордельной баланды. И всё не может нажраться. >

Вопрос: Буду ли я в следующем рождении? Если да, то кем? (Стр. 1010, строка 10-я сверху, 2-е слово справа.)

Ответ: < даже >

Вся строка: < преобладает именно убийство человека, а не его выращивание? Ведь даже по >

Весь отрывок:

< Любая земная культура, даже та, «гуманная», отражая «ход истории» (то есть монотонный круг войн), отражала, по сути, убийства, убийства и еще раз убийства. Все остальные аксессуары культуры (стыдливые бантики, веера, папильотки) есть либо прелюдия, либо развязка, относящиеся к главному блюду — кульминационному, дежурному, культовому, — убийству.

Поэтому культура не только обильно плодоносит именно на крови, — чему доказательством вся человечья «история», — культура захлебывается кровью. И этот позор ей тоже назначен Свыше, как змее назначено насаживать свой пищеварительный тракт на крысу.

У меня, к счастью, никогда не было детей, но я не перестаю недоумевать, почему в культуре преобладает именно убийство человека, а не его выращивание? Ведь даже по времени эти два процесса не сопоставимы. Ну, в целом это понятно: те, кто растят детей, книжек не пишут. Но ведь и те, кто убивают, не пишут их тоже. Тем и другим одинаково некогда. Книжки пишут некие третьи лица, мнящие себя абсолютными специалистами — абсолютно во всех областях. (Правда, в большей степени, таковыми их делает «почва» — традиционное раболепие, маниакальное идолопоклонство и невытравляемое подобострастие их дражайших соотечественников. Ну да: среда заедает. «Заедает?..» Вот, опять!) Они, пророки, попеременно дают картины «войны» и «мира», — причем если в картинах войны такие писатели, по сравнению с штатскими, скорее всего, довольно компетентны (практика военной службы плюс обширные историко-научные источники), то в «мирных» эпизодах, особенно касающихся внутренней жизни девушки, женщины, любовницы, жены, — в конечном итоге, матери, — они напоминают редактора сельскохозяйственной газеты, пребывающего в убеждении, что булки растут на деревьях.

По «мирным» страницам этих авторов порхают возбужденные, с «блестящими глазами», лженаташи, которые целуют кукол, потом кого-то еще, потом закатывают истерики, болеют, робеют, в положенный срок смирнеют — и вот уже, наконец-то, навсегда полнеют, предъявляя читателям неоспоримое доказательство правильности своих метаморфоз — пеленки в нежных младенческих экскрементах. Загадочным, кстати, остается и конкретный путь появления на свет этих младенцев in vitro, — скорее всего, by cloning, но это здесь не столь уже важно.

Важнее другое: один мальчик, на страницах такого романа, еще «в колпачке» (то есть в чепчике), а другой, его пятнадцатилетний кузен (им, трафаретным символом, и заканчивается роман), уже грезит «себя и Пьера в касках — таких, которые были нарисованы в издании Плутарха». (Всё — «правильно», «хорошо», всё «округло»: девочкам — куклы, куры, кулинарные курсы, младенцы; мальчикам — шпажки, пушечные ядра, каски.) А там, дайте только срок, глядишь, и готов стройный солдатик-офицерик, — то есть искомая единица, — убийством руководящая, убивающая, убиваемая, убитая. А там — и тот, что был в чепчике, догонит кузена, сменит чепчик на каску. И если это выходит за пределы романа, то лишь потому, что такие единицы уже были описаны в его начале. По кругу. Как в жизни.

«Предмет истории есть жизнь народов и человечества». А что есть собственно предмет жизни народов и человечества? Да уж…

Но вот что полностью остается за границами книг.

Это мир матери, растящей ребенка.

Такой мир не укладывается в отвлеченную схему знатоков «мира»: пеленки («животик») — разговоры о Добре — лицей — протекция по службе — благословение на женитьбу. Ибо, как ни крути, какие новые пункты ни вставляй в эту пунктирную линию взращивания, она так и остается прерывистой.

В то время как линия человека, ребенка растящего, абсолютно непрерывна.

Это предельно плотный континуум, состоящий, по сути (как подсказывает мне интуиция), из одной напряженной и натянутой, как нерв, мысли: почему попрело в паху и под мышками, он плачет, где поставить кроватку, почему не заживает пупок, он плачет, что дать от запора, можно ли купать при сильной аллергии, он плачет, как сделать клизмочку из ромашки, можно ли кормить ночью, когда лучше начать упражнения, сколько и как давать горький хлористый кальций, кажется, у меня грудница, кажется, у него молочница, он плачет, на что купить коляску, почему рано зарос родничок, как спустить коляску с пятого этажа без лифта, почему пропало молоко, где пункт искусственного питания, зачем врач посоветовал делать операцию, можно ли без операции, где найти знахарку, чем платить знахарке, как достать деньги, почему попрело в паху и под мышками, идут, видимо, зубки, он плачет, он простыл, у него температура, он плачет, у него понос, чем же его кормить … >