Пентаграмма - Ю Несбе

Харри показал удостоверение и спросил, не было ли кого-нибудь странного в магазине или рядом.

Толстяк фыркнул:

— Они все тут немного странные. Скоро у всей округи крыша съедет.

— А кого-нибудь, кто был бы похож на убийцу? — сухо уточнил Харри.

Толстяк сощурил один глаз:

— Не из-за этого ли столько полицейских машин понаехало?

Харри кивнул.

Толстяк пожал плечами и вернулся к журналу.

— А кто из нас не похож на убийцу, инспектор?

Харри уже собирался уйти, но вдруг увидел на одном из телеэкранов свой автомобиль. Камера скользнула по площади Карла Бернера и остановилась на красном кирпичном здании, потом картинка сменилась на диктора ТВ-2, а еще через мгновение — на показ мод. Харри глубоко затянулся сигаретой и закрыл глаза.

Ему навстречу по подиуму — нет, по двенадцати подиумам — шла Ракель. Она вышла из стены экранов и встала перед ним, держа руки на бедрах, бросила на него взгляд, резко мотнула головой, развернулась и ушла.

Харри снова открыл глаза.

Было восемь вечера. Он старался не думать, что совсем недалеко, на Тронхеймсвейен, есть бар и там наливают крепкие спиртные напитки.

Оставалась самая сложная часть вечера. А потом — еще и ночь.

Десять вечера. Термометр милостиво сбросил пару градусов, но было все еще жарко. Он лениво лежал и ждал, когда подует береговой бриз. Или морской. Хоть какой-нибудь. В службе криминалистической экспертизы было пусто, только в кабинете Беаты еще горел свет. Убийство весь день поставило с ног на голову. С площади Карла Бернера Беата примчалась сюда после звонка Бьёрна Холма, коллеги, который сообщил, что к ним приехала какая-то женщина из «Де Бирс» и толкует о каких-то бриллиантах.

Теперь она внимательно слушала невысокую женщину, которая говорила на таком потрясающем английском, какой только можно ожидать от голландки, обосновавшейся в Лондоне.

— На алмазах природа оставляет свои геологические отпечатки, — сообщала сотрудница «Де Бирс». — Каждый уникален, к тому же существуют сертификаты, отображающие происхождение камня и переходящие при покупке от хозяина к хозяину, почему можно проследить, кто был их владельцем. Боюсь, правда, не в данном случае.

— Почему? — спросила Беата.

— Потому что те два камня, которые вы мне показали, относятся к «кровавым» алмазам.

— Это из-за цвета?

— Нет, из-за того, что они по большей части добываются в Киуву, в Сьерра-Леоне. Алмазы из этой страны бойкотируются по всему миру, поскольку месторождения находятся под контролем повстанцев, а те на вырученные деньги финансируют войну — единственно с целью наживы. Потому и «кровавые». Думаю, эти камни — новые. Из Сьерра-Леоне их, скорее всего, контрабандой перевезли в другую страну, где изготовили поддельные сертификаты, по которым они добыты, скажем, на известном месторождении в ЮАР.

— А вы можете предположить, куда их могли перевезти?

— Большая часть оказывается в странах бывшего соцлагеря. После падения «железного занавеса» у специалистов по подделыванию документов появились новые клиенты. За такие сертификаты хорошо платят. Но я не только поэтому считаю, что камни пришли из Восточной Европы.

— А еще почему?

— Такие бриллианты-звезды я видела и раньше. Их переправляли из Чехии и бывшей ГДР. И у тех качество тоже были среднее.

— Среднее?

— Красные алмазы, конечно, красивы, но ценятся ниже прозрачных. Найденные вами экземпляры не чистые, с примесями. Когда при огранке большая часть алмаза стачивается, для работ используют далеко не лучшие камни.

— Так, значит, ГДР и Чехия. — Беата закрыла глаза.

— Так сказать, квалифицированное предположение. Если у вас больше нет вопросов, я еще могу успеть на последний самолет в Лондон.

Беата открыла глаза и встала.

— Извините, сегодня был долгий и сумбурный день. Вы нам очень помогли, и мы вам бесконечно благодарны за то, что вы любезно согласились приехать, — поблагодарила она.

— Ах, бросьте. Надеюсь, мои сведения помогут поймать вашего преступника.

— А мы-то как надеемся! Позвольте заказать для вас такси…

Пока Беата дожидалась ответа из центрального таксопарка, она заметила, что специалист по алмазам разглядывает руку, которой она держит трубку. Беата улыбнулась.

— У вас очень красивый перстень. Обручальное кольцо?

Беата покраснела:

— Не мое. Это кольцо папа при обручении подарил маме. Мне оно досталось после его смерти.

— Теперь ясно, почему на правой. Обычно его носят на левой руке. Точнее, на третьем пальце левой руки.

— На среднем? А мне казалось, на безымянном.

Женщина улыбнулась:

— Вы, наверное, не знаете старинной, еще египетской традиции.

— Нет.

— Египтяне считали, что к среднему пальцу от сердца тянется кровеносный сосуд любви, по-латыни — vena amoris.

Подъехало такси, и она ушла, а Беата какое-то время разглядывала свою руку. Левую. Средний палец.

Потом позвонила Харри.

— Оружие чешское, — откликнулся он, выслушав ее рассказ.

— Может, что и прояснится, — сказала Беата.

— Может быть, — ответил Харри. — Как, говоришь, называется та вена?

— Vena amoris?

— Vena amoris, — пробормотал Харри и положил трубку.

«Ты спишь. Я кладу руку на твое лицо. Ты ведь ждешь меня? Я целую твой живот. Я скольжу поцелуями вниз, и ты начинаешь двигаться в волнообразном волшебном танце. Ты молчишь, делаешь вид, будто спишь. Можешь просыпаться, любовь моя. Твою игру несложно разгадать».

Харри дернулся и сел на постели. Через несколько секунд он понял, что проснулся от собственного крика. Вгляделся в полумрак, изучая тени у штор и шкафа. Упал головой на подушку.

Что ему снилось? Полутемная комната. Два тела движутся навстречу друг к другу в постели. Лиц не разглядеть. Харри направил на одно из них фонарик — и тут же проснулся от крика.

Он посмотрел на столик у кровати. Электронные часы обещали еще два с половиной часа до семи. За такое время можно во сне добраться до самого адского пекла и вернуться обратно. Но спать нужно. Нужно. Набрав воздуху, словно перед прыжком в воду, Харри закрыл глаза.

Харри глядел поверх головы Тома Волера на минутную стрелку настенных часов.

Сегодня, чтобы усадить всех сотрудников в большом зале зеленого сектора шестого этажа, пришлось поставить дополнительные стулья. Настроение было чуть ли не торжественным. Никакого перешептывания — все тихо сидят и что-то пишут в блокнотах, дожидаясь восьми часов. Харри насчитал семнадцать склоненных голов. Стало быть, отсутствует только один. Перед ними, скрестив руки на груди и поглядывая на «ролекс», стоял Том Волер.