Измена генсека. Бегство из Европы - Анатолий Уткин

После этого Горбачев отодвинул от себя заготовленные для данной встречи бумаги и внимательно посмотрел на Мэтлока. «Он начал один из своих жалобных монологов. Было бы невежливо посмотреть на часы, но я уверен, что он говорил минут пятнадцать, а то и двадцать. Его беспокоило то, что он называл «переоценкой» президентом Бушем их взаимоотношений. Произнесенные при публике заявления в Вашингтоне стали гораздо более критичными по ряду вопросов. Более того, насколько он понимает, кредиты на покупку американского зерна отвергнуты, и он знает о ряде новых таможенных барьеров. Так, Соединенные Штаты отказываются продать компьютеры, которые увеличили бы безопасность советских атомных станций — и это после того как оба, и Рейган и Буш, заверили его в том, что не будет экспортных ограничений, и он лично подписал контракт с компьютерной фирмой во время посещения Миннеаполиса в прошлом году.

Он не может понять, почему мы не считаем безопасность атомных станций обоюдоважным делом. Ему также сообщили, что есть сложности с предполагаемым совместным проектом строительства коммерческого авиационного лайнера».

Горбачев упомянул предполагаемое отбытие из Москвы Мэтлока. «Почему вы должны отбыть именно сейчас?» — спросил он риторически. «Мы ведь выработали продуктивные рабочие отношения». Он не понимает, почему Мэтлок должен сейчас завершить свою миссию. «Может быть, вы думаете, что наш корабль уже тонет?»

В ответ Мэтлок сказал, что американцы «неспособны помочь работать нынешней политической системе Советского Союза». На следующий день, во время встречи с медиа-магнатом Рупертом Мердоком Горбачев сказал, что администрация Буша рискует начать новую «холодную войну».

Когда Горбачевым овладевало отчаяние, то, по мнению Мэтлока, «он редко ограничивал себя каким-либо отдельно взятым вопросом, но распространялся на все сферы, которые приходили ему на ум, рассматривал весь мировой горизонт». В данном случае он утверждал, что президент Буш окружил себя «антисоветскими советниками», которые снабжают его фальшивой информацией. Он даже назвал конкретное имя — Роберта Гейтса, который сделал карьеру в Центральном разведывательном управлении и являлся заместителем советника по национальной безопасности Скаукрофта, а вскоре был назначен Бушем директором ЦРУ.

«По мере того, как я выслушивал эти жалобы, — пишет Мэтлок, — я приходил в ярость. Это мы должны были возмущаться по поводу очевидных фабрикаций. Крючков и КГБ создавали фабрикации для Горбачева… Американская разведка и Гейтс лично никогда — насколько я знаю, не лгали своему президенту. Наша интерпретация событий могла отличаться, но она всегда была честно представлена как мнение, и не камуфлировалась под псевдофакт. Я прервал переводчика: «Гейтс не больший антисоветчик, чем Кючков антиамериканец». Горбачев пробормотал, что он думает о Гейтсе то же, что мы думаем о Крючкове».[86]

* * *

Генерал Моисеев прибыл 20 мая в Вашингтон с такими инструкциями Горбачева, что в успехе его миссии можно было не сомневаться. Советские высшие военные круги очевидным образом стали заложниками заигрываний Горбачева с американцами.

До сих пор жертвователями выступала советская сторона. И продолжала быть таковой. Спорной оставалась судьба 753 БМП морской пехоты, размещенных в двух регионах — в районе Мурманска и в Крыму. Моисеев 20 мая 1991 г. привез в Вашингтон еще одну советскую уступку; речь шла о том, чтобы включить 753 БМП в общий зачет Ограничения вооруженных сил в Европе (ОВСЕ). Ликованию американцев не было предела. На следующий день президент Буш пригласил генерала Моисеева в Овальный кабинет Белого дома. И высказался прямо. Если советская сторона будет настаивать на «отзыве» договора ОВСЕ, который подписали уже 20 государств, это заставит Соединенные Штаты пересмотреть свое отношение к Советскому Союзу. Более того, встанет вопрос, кто же хозяин в Кремле. «Мне бы не хотелось поднимать эти вопросы», — сказал Буш. Моисеев выразился в том духе, что понимает обеспокоенность американской стороны. Бушу поведение генерала показалось убедительным.

В тот же день Моисеев посетил Пентагон и был встречен своим американским контрпартнером Колином Пауэллом, с которым они четырежды встречались за последние восемнадцать месяцев. Оба посочувствовали друг другу: сложно иметь дело с гражданскими. Более откровенно, чем когда-либо, Моисеев объяснил, что машины военно-морской пехоты нужны советскому руководству для контроля над гражданским населением. В районе Мурманска — над Прибалтикой; в Крыму — для броска в Закавказье. Пауэлл посоветовал «Мише» пересечь Потомак и встретиться с партнером по переговорам Реджинальдом Бартоломью. Тот нажимал, требуя скорого подписания — ОВСЕ уже готов.

Президент Буш написал Горбачеву письмо. Пусть Бессмертных и Бейкер встретятся в Лиссабоне и пусть эта встреча будет последней в процессе выработки ОВСЕ. 27 мая Буш по телефону сказал Горбачеву, что различие в позициях обеих сторон «очень незначительно». Если советская сторона подвинется «чуть-чуть», то откроется дорога для поездки президента Буша в Москву.

Горбачев ответил, что получил письмо Буша, и дал инструкции Бессмертных ввести в ОВСЕ «новые идеи». Брент Скаукрофт, глядя прямо в лицо Буша, рассмеялся и сказал: «Мне кажется, что противостоящая сторона моргнула».[87]

27 мая 1991 г. у Горбачева состоялся очень важный разговор с президентом Бушем. Доминировали три темы: ОВСЕ, СНВ и экономическое сотрудничество. Ключевое решение было принято на встрече Бейкера и Бессмертных в Лиссабоне 1 июня 1991 г., где два министра встретились, якобы для того, чтобы положить конец долгой гражданской войне в Анголе.

В американском посольстве в Лиссабоне 1 июня 1991 г. Бессмертных передал Бейкеру письмо генерала Моисеева с анализом последних советских предложений. Бессмертных читал медленно и громко письмо по-русски, давая переводчику возможность переводить его слова на английский. Бессмертных хотел, чтобы текст в точности перевели на английский язык, не потеряв и не исказив ни одной детали.

Бейкер рассматривал фразу за фразой, чтобы не потерять ни зернышка русской глупости. Нет, перевод был до идиотизма точен. Главное, советская сторона согласилась засчитывать БМП всех мастей как боевые машины пехоты, и точка. (К примеру, у Советской армии было 1700 БМП пехоты, сопровождающих — и охраняющих советские стратегические силы. Советская сторона утверждала, что эта техника не подпадает под ограничения обычных вооруженных сил — ОВСЕ. Западная сторона утверждала, что БМП, боевые машины пехоты сегодня могут стеречь ракетные шахты, а завтра броситься в общей атаке на западные позиции вплоть до Атлантического океана.)

Итак, русские пошли на компромисс по БМП. Теперь проблема обычных войск и вооружений в Европе была решена в принципе. Открылась дорога к Вене, где 14 июня СССР окончательно сдал свое преобладание в обычных вооружениях блоку НАТО, который вовсе не хоте попасть в мусорную корзину истории — в отличие от ОВД.