Смерть президента - Виктор Пронин

— Всегда, — кивнул Цернциц.

— И ничто их не исправит?

— А зачем? Очень хорошее качество.

— Какое?

— Исполнительность.

— Не понял?! — взвился Пыёлдин, вскакивая с кресла. Начальники побледнели, решив, видимо, что сейчас он и начнет сбрасывать их с чудовищной высоты на землю.

— Сядь, Каша, — Цернциц похлопал ладошкой по сиденью кресла, и Пыёлдин послушно сел. — Ты вообще-то как понимаешь исполнительность? Я приказал, а человек тут же все сделал? Ни фига Каша, ни фига. Настоящая исполнительность вообще не предполагает никакого дела. Исполнительность — это когда ты накричал, а подчиненные разбежались… Куда? Зачем? Они разбежались искать причину, которая не позволила им выполнить твое приказание. Найти такую причину гораздо труднее, чем выполнить порученное дело. Но они готовы терпеть лишения, страдать и мучиться, только бы найти причину и не сделать порученное. Почему? А потому что выполнить — значит унизить себя, наплевать на собственное достоинство. Понимаешь?

— Нет, — твердо сказал Пыёлдин.

— Повторяю: выполнить работу — значит унизиться. А если они что-то и делают, то озабочены одной мыслью — не слишком ли хорошо делают, не слишком ли стараются… Как бы не осрамиться хорошей работой-то!

— И ты это терпишь?

— А ты, Каша?

— А я не намерен! — Пыёлдин подбежал к экранам и тут неожиданно для себя обнаружил, что первый этаж пуст, что последние люди в форме спешно выбегают в стеклянные двери, что танки медленно, словно преодолевая собственные сомнения, отходят от подъезда, на улицах города огни бронетранспортеров пятятся, все дальше уходя от Дома.

— Ага, — пробормотал Пыёлдин, остывая. — Значит, все-таки можно их заставить кое-что сделать.

— Под страхом смерти, — уточнил Цернциц. — Только если ствол автомата упрешь в живот.

— Да? Ну, ладно… Значит, так, граждане начальники… Если появятся вертолеты, если приблизятся танки, если на первом этаже появятся солдаты… Начинаю сбрасывать заложников. Первыми летите вы. Вопросы есть?

— Никак нет! — хором ответили Бельниц, Собакарь и Кукурузо. Они опять вытянулись, втянули животы и вскинули подбородки. И даже ответили по-военному, полагая, видимо, что такой ответ должен понравиться Пыёлдину. Есть в нем и солдатская твердость, и солдатская готовность подчиняться, не рассуждая.

— Молодцы! — не сдержался Пыёлдин от похвалы.

— Рады стараться! — опять вскрикнули все трое одновременно, будто не одну неделю тренировались отвечать начальству вот так дружно, уверенно и напористо.

Пыёлдин поправил шляпу, чуть сдвинув ее на затылок, чтобы лучше видеть всю троицу, прошелся вдоль этой небольшой шеренги, осмотрев каждого с головы до ног. Не удержался, ткнул кулаком в безвольный живот Собакаря, который, несмотря на отчаянные усилия, никак не мог втянуть его в себя. Тот от легкого удара дернулся, напрягся, сделал еще одну попытку подобрать живот, но кончилось все тем, что он с протяжным писком испортил воздух. И мгновенно покрылся испариной — его ужаснуло то, что сейчас может произойти. Но Пыёлдин великодушно не заметил легкой оплошности милицейского организма и отошел в сторону — в камере происходили конфузы куда покруче.

— Чувствую, что мы с вами сработаемся.

— Так точно!

— Можете называть меня Каша.

— Так точно, господин Каша!

— Идите, — Пыёлдин сделал отбрасывающий жест рукой. — Объясните людям положение… Проведите разъяснительную работу… На каждого заложника ложится большая ответственность. Все должны понимать, что нас объединяет общее дело, общая опасность. — Пыёлдина снова охватило куражливое настроение, и он, видя, с каким уважительным вниманием слушают его, продолжал развивать тему: — Мы должны противопоставить этой опасности нашу сплоченность, наше единство, нашу самоотверженность. Согласны?

— Полностью, Аркадий Константинович! — воскликнула копия президента.

— Мы договорились — меня зовут Каша.

— Виноват! — Бельниц прижал растопыренные ладони к бедрам.

— Вот то-то, — ворчливо заметил Пыёлдин. — Наше единство — залог общей победы. Подчеркиваю — победа у нас может быть только общей. И поражение тоже будет общим — это я вам обещаю. Ванька, я правильно говорю?

— Согласен с тобой, Каша, — ответил Цернциц с серьезным выражением лица.

— Провокаторов, слабодушных, людей, готовых изменить общему делу, — выявлять и уничтожать.

— Будет сделано! — хором откликнулись городские власти.

— Вопросы есть?

— Насчет туалета, — пропищал Собакарь. — Некоторые просятся, причем очень настойчиво, теряют всякие приличия, ведут себя просто безобразно…

— Мы уже об этом говорили. — Пыёлдин повернулся к Цернцицу. — Ванька, как быть?

— Гадить можно. Но только в туалете, только по одному, только с сопровождающим. Назначьте ответственных, чтобы не было никаких чрезвычайных происшествий. Бумагу экономьте, неизвестно, сколько нам еще здесь быть. Вообще я бы выдавал туалетную бумагу только особо доверенным, надежным, преданным заложникам. Это будет способ поощрения.

Бельниц раскрыл блокнотик и тут же принялся записывать указания.

— Правильно, — сказал Пыёлдин. — Все должно быть записано. В четные часы в туалет идут четные ряды, в нечетные часы гадят те, кто занимает нечетные ряды. Вопросы есть?

— А если власти отключат газ, воду, свет?

— Не отключат. Власти здесь.

— Так-то оно так, — поежился Бельниц. — Есть печальные примеры, когда все-таки отключали…

— Ну что ж, если отключат, начнем сбрасывать заложников, — спокойно произнес Пыёлдин. — Начнем с тех, кто очень уж хочет погадить. Зачем нам люди со слабой перистальтикой? А, Ванька?

— Действительно, — Цернциц пожал плечами. — Совершенно ни к чему.

— Беспокойство от них и дурной запах, — добавил Пыёлдин. — Смотрите, под вашу ответственность. Чтоб я не чувствовал ни беспокойства, ни дурного запаха. А теперь валите отсюда, нам нужно поговорить.

— Да, надо бы, — согласился Цернциц. — Пора.

* * *

Пыёлдин недоверчивым взглядом проводил трех представителей власти, которые, неловко столкнувшись в двери, застряли, не сразу смогли пройти, а проскочив, тут же угодливо оглянулись и, улыбаясь, осторожно прикрыли за собой дверь. Похоже, даже после этого они еще некоторое время пятились, продолжая кланяться и приседать.

— Справятся, — обронил Цернциц, поняв его беспокойство. — Иначе их растерзают сами же заложники. Теперь они твои, они отвечают за все… Ведь все понимают… Эти люди создали условия, при которых какой-то занюханный уголовник смог захватить весь цвет города, его гордость и красу.

— Это ты о ком? — побледнел под шляпой Пыёлдин.