Беннетт. Охота - Беннет

Идеал даже не трудился считать результаты других стрелков. Ясное дело, в борьбе участвовало только двое альф.

Шафин принял это известие достаточно мужественно, пожал плечами и переломил ружье так, что оба патрона выскочили, словно две маленькие дымовые шашки. Дым испускал пронзительный и несколько неприятный запах.

– Большая часть дня еще впереди, – философски заметил он.

Как ни странно, Генри сообщение, что он выиграл, но с маленьким отрывом, не обрадовало. Он явно не рассчитывал на конкуренцию. Возможно, его опыт обращения с ружьем не столь уникален, как он воображал. Я призадумалась, где Шафин научился стрелять, и припомнила, как накануне он рассказывал про охоту на тигров.

«Тигры! – одернула я себя. – Не будь уж совсем идиоткой».

Я поспешила к Генри, не в силах больше дожидаться, когда же он меня заметит. При виде меня он вроде бы воспрянул.

– Грир! – сказал он в точности так же, как в первый вечер в Лонгкроссе, в огромном холле для обуви.

Он умел так произнести мое имя, словно встреча со мной – приятный сюрприз, как будто я выскочила из именинного торта. Впервые мы встретились взглядами после того Поцелуя, и я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Чувствовала я на себе и взгляд Шафина, он присматривался ко мне и к Генри с любопытством, и от этого, разумеется, я еще сильнее покраснела.

– Пройдемся? – пригласил меня Генри, и хотя вроде бы обозначил голосом вопросительный знак, это была не просьба – приказ. Это еще одна особенность его манеры: Генри заведомо ожидал от всех готовности подчиняться, за столетия уверенность в своем праве въелась в плоть и кровь. Но я-то была только рада повиноваться.

Мы вместе двинулись через рощу и вышли с другой стороны. О чем мы говорили, я передать не смогу, понемногу ни о чем, ведь все остальные тоже держались рядом, и Средневековцы, и Шафин, шагавший сам по себе, словно одинокий охотник, и Лара-надсмотрщица под руку с Нел. Ничего личного мы сказать друг другу не могли и уж никак не могли затронуть прошлую ночь и наше приключение на крыше, и все же, пока мы пробирались через подлесок, Генри слегка гладил мои пальцы, и по мне словно пробегал электрический ток.

Мы выбрались из леса на небольшой холм, самую его вершину венчало красивое каменное здание.

– «Причуда», – пояснил Генри, указывая на это строение – восьмиугольное, с колоннами и кучерявыми украшениями из камня и такими высокими окнами, которые на самом деле служат дверями – со всех сторон, восемь разных видов.

Когда слышишь «причуда», представляешь себе что-то маленькое, вроде шалаша или псевдоязыческого храма в парке. Только эта штука была вовсе не маленькой – куда больше того дома на Аркрайт-террас, где я жила.

Пол тоже оказался каменным, можно было не переживать, что мы натопчем грязными ботинками. Разумеется, камин давно разожгли, было тепло и уютно. Рогов я не увидела, но на каминной доске над ярко горящим огнем красовались фазаньи чучела. И стол радовал, как всегда накрытый белоснежной скатертью, с дорогим сервизом, только на этот раз в серебряных блюдах не было ничего, кроме апельсинов – идеальными пирамидами. Их оттенок точно соответствовал краскам осеннего пейзажа, полыхающей листве. Наверное, это те самые апельсины, которые я видела утром в оранжерее: как невинно качались они на ветках и знать не знали, что это их последнее утро. Что апельсины, что фазаны… бедные мертвые фазаны. Многовато смертей вокруг.

Лара сидела напротив Генри, но по обе стороны от каждого из них сидели гости, получалось, как если бы на романтическое свидание явилось еще семь человек. Я-то сидела рядом с Генри, впервые так близко к нему. Меня, похоже, «повысили», передвинули на лучшее место с того вечера пятницы – к ланчу воскресенья я оказалась в самом центре. Подали суп, прекрасную зимнюю похлебку из овощей с пряностями. Генри обернулся ко мне:

– Говорят, ты решила осмотреть дом?

Я кокетливо ему улыбнулась:

– Кто же это мог тебе сообщить?

Шутила, конечно. В каждой чертовой комнате дома я встречала кого-нибудь из слуг. Удивительнее было бы, если он не прослышал про мой большой обход.

Генри ответил мне в тон:

– У меня повсюду шпионы! – и усмехнулся, сверкая голубыми глазами.

– Ну конечно же!

– Я бы хотел сам показать тебе дом.

– Так сделай это, – согласилась я, отпивая глоток воды. – я, наверное, примерно сотую часть его и видела.

Генри наклонил суповую миску – от себя, разумеется.

– И как тебе понравилась та сотая часть, что ты видела?

– Я восхищена, – сказала я не хитря.

– Я тоже его люблю.

Такие вещи не говорят просто для того, чтобы поддержать разговор. Он действительно любил свой дом. Это и по голосу было слышно.

– Я это знаю, – шепнула я. – Ты сказал мне об этом на крыше.

– Каждое слово, что я сказал тебе на крыше, чистая правда, – сказал он с нажимом, чуть громче прежнего, и я почувствовала, что снова краснею.

Я заметила, как Шафин прервал разговор и оглянулся на Генри. Только что Генри выдал нас обоих с головой. Но самого Генри это не смущало.

– Где ты побывала? Я имею в виду, в какой части замка?

Пока сменялись блюда – волованы из лобстера, цыпленок в майонезе с вареным картофелем, грушевый пирог, – я рассказывала Генри о его доме. О леднике и оранжерее, о конюшне и псарне. Я рассказывала о комнате, где целую стену занимает карта, о музыкальной гостиной, об оружейной и о винных погребах.

Время от времени он прерывал меня и подсказывал названия, которые я не знала («Комната с картой – это кабинет управляющего имением»), или дополнял информацию о своих далеких предках («Серебряная кольчуга принадлежала Конраду де Варленкуру. Эта кольчуга была на нем, когда он обрел Истинный Крест»).

Потом я дошла в рассказе до библиотеки, и тут Генри повел себя несколько странно. Выпрямился, насторожился, в точности как до того Лара.

– Ты была в библиотеке?

– Да.

– Что ты там видела? – резко спросил он.

– Книги, – ответила я, но он не засмеялся.

Я попыталась сменить тему, почувствовав, что каким-то образом задела чувствительную струну.

– Лучше я скажу, чего не видела – предложила я. – Никакой техники. Нигде в доме. Ни единого компьютера, ни единого телефона. Телевизоров тоже нет. Вы очень серьезно относитесь к своим средневековым правилам, да?

– Иногда старинные обычаи и есть лучшие. – Он с удовлетворенным видом отпил глоток, а я гадала, что он так смакует: вкус вина – или правила своей жизни.

– Слыхала про луддитов?

– Про луддитов?

– Рабочие текстильных фабрик на севере, недалеко от этих мест. Когда началась Промышленная революция, они почувствовали, что машины угрожают их существованию. – Генри зачерпнул ложкой десерт. – Они видели в технологиях «погибель для всего общества». Проще говоря, боялись. Они видели, что с появлением технологий изменится привычный им образ жизни. Один парень, его звали Нед Лудд, решил: пора что-то предпринимать. В тысяча семьсот семьдесят девятом он разбил два ткацких станка на своей фабрике, и с этого началось движение, названное его именем. Движение распространялось, и вскоре организованные группы рабочих стали разбивать машины повсюду.