Беннетт. Охота - Беннет

– Красоту, – сказала я.

Лара успокоилась и, как мне показалось, слегка оттаяла. Но все же выговорила мне, чуть насупившись:

– Я зашла за тобой, а тебя в комнате не было. Сейчас я шла позвать Шанель.

Я мило ей улыбнулась. Видно было, что никуда она не шла, а, скорее всего, устроилась тут, поджидая меня. Интересно, рассказал ли ей Генри о том, что случилось между нами ночью.

– Могу сходить за ней, если хочешь, – вызвалась я. Наедине с Ларой мне было как-то не по себе. То ли она уже знала, что Генри меня поцеловал, но делала вид, будто ничего такого, то ли и правда ничего не знала и понятия не имела, что ее вот-вот бросят. Так или иначе я вдруг почувствовала, что мне ее жаль – немного.

– Пойдем лучше вместе, – живо откликнулась она, улыбаясь мне в самой своей очаровательной манере. Смотри-ка, разворот на 180 градусов по сравнению с той холодностью и подозрительностью, которые она прежде обрушивала на меня. В чем тут дело, я не знала, однако ясно видела, что Лара не позволит нам с Нел остаться наедине. Она ухватила мою руку, будто сотоварищ-заговорщик, и повлекла вверх по лестнице, цеплялась за меня, как за лучшую подружку. Нет, Генри конечно же ничего ей не сказал.

Нел сидела на постели, уже собранная, но подавленная. Накануне вся ее великолепная новая экипировка была загублена, ей пришлось одеться в лонгроссовское, и это придавало ей блеклый вид – да и сама Нел была бледная, словно и не в себе. Теперь-то я разглядела, насколько к лицу был ей собственный стиль – новенькое, яркое. И вот она стала внешне похожа на Средневековок и как будто бы что-то утратила. Я прихватила из своей комнаты куртку и, поскольку слегка накрапывало, согласилась в этот раз и на кепку. Все втроем, словно странно подобранная группа варьете, мы промаршировали вниз по лестнице и вышли в парадную дверь.

Оттуда Лара повела нас в лес.

День стрельбы заметно отличался от дня охоты. Накануне был день солнечный, ясный, а новый день оказался туманным и серым. Накануне мы двигались по открытому пространству, забирались высоко в холмы, выше нас были вересковые пики, ниже – озера. Теперь мы отправились в густые леса на территории самого поместья, под пропускавший капли дождя лиственный навес. Но и этот день был на свой лад не менее красив. Краски осени полыхали в лесах Лонгкросса как костер. Жемчужный туман низко, словно дым, стелился на росчисти. Под ногами толстый слой палых листьев испускал щедрый запах земли, этот слой был мягок, будто дорогой ковер, и заглушал шаги. Правду говоря, поначалу стрельба показалась мне пугающе тихим занятием. Ничего не было слышно, кроме наглого, самоуверенного карканья грачей над головой и в по росли под ногами застенчивого клохтанья прячущихся птиц, которым оставались считаные минуты до встречи с Творцом.

И больше ничего, лишь гипнотизирующий, врастяжку, монолог Лары. Всю дорогу Лара не умолкала. Шанса поболтать с Нел у меня не было вовсе, Лара поместилась между нами, и, кроме «привет», мы друг другу ничего сказать не смогли.

Я знала, что Лара родом из России, и, пока она не снизошла до разговора со мной, я фантазировала, будто она разговаривает словно архизлодей, Ксения Онатопп в фильме «Золотой глаз»[29]. На самом деле она оказалась более томной, чем все прочие Средневековцы, включая Генри. У нее и голос был такой аристократический, ленивый-ленивый, будто ей неохота даже договаривать слова. И эта манера говорить полностью соответствовала общему ее облику, Лара держалась так, словно все на свете наводило на нее ужасную скуку, все было напрасной тратой времени. Совсем непохожая на других Средневековок – не симулировала дружбу, как Эсме, не подчеркивала слова, задыхаясь от восторга, как Шарлотта. Никогда не делала резких движений, она как бы обвисала. Единственный раз ее голос зазвучал резко, настороженно – когда она спросила меня, зачем я рыскаю по дому. Все остальное время она, казалось, проводила в полусне, хотя на самом деле нет: иногда вставляла реплики, напоминавшие всем, насколько она умна. В целом выходило довольно противно. Ей повезло, что она такая красавица, иначе едва ли кто захотел бы иметь с ней дело. Единственное, что у нее было общего с двумя другими Сиренами, – неотвязная привычка перебрасывать прядь волос, она делала это в точности, как они, и всякий раз волосы ложились идеально. Шанель, я отметила, перестала так делать.

Капавшие минуты Лара заполняла рассказом – все той же ленивой растяжкой – обо всех подробностях стрельбы по фазанам.

– В Лонгкроссе знаменитые засидки, – повествовала она, – сюда приезжают издалека, чтобы пострелять фазанов, члены британской королевской семьи, представители иноземных династий… ну, вы поняли… – Она умолкла, словно была не в силах завершить фразу, но потом собралась с духом и продолжила: – Принцип простой: берете ружья, то есть участники охотничьей партии, кто будет стрелять, и при каждом состоит заряжающий, помощник, он держит наготове заряженные ружья, заряжает снова после выстрела и считает, сколько птиц подстрелено. Это настоящее состязание. Не принято заботиться, сколько у тебя добычи в ягдташе, это дурной тон, но все, разумеется, считают. Почти ни у кого нет шансов против Гены.

Сначала я не поняла, о ком она. Гена? Какой-то известный своей хитростью фазан? Но потом до меня дошло, что так она именует Генри. Гена. Никогда не слышала, чтобы его кто-то называл иначе, нежели полным именем, не шло ему ни уменьшительное Гарри, ни шекспировское Хэл. И это не из-за лени Лара не могла напрячься и выговорить его имя целиком, нет, тут нечто большее – это было ее особенное имя для Генри. Вроде метки собственника. На миг вернулось то неприятное ощущение в животе. Как-то она поведет себя, призадумалась я, когда увидит, что Гена больше не принадлежит ей?

– Гена великолепный стрелок, – заявила она более энергично, чем говорила до той минуты. – Существует легенда, будто однажды он подстрелил в воздухе семь птиц зараз. Но это было еще до меня, – добавила она так, словно сейчас еще продолжалось «при ней». И вдруг меня потянуло скорее увидеть Генри. Пусть она узнает.

– Охотники выстраиваются на росчисти длинной вытянутой линией, – продолжала инструктаж Лара. – Каждый занимает постоянное место в этом ряду. Загонщики – все до единого из деревни Лонгкросс – прочесывают лес, они колотят по кустам и поросли длинными палками, поднимают шум, выпугивая фазанов, и те летят над головами стрелков. Охотники должны стрелять только внутри небольшого круга у себя над головой, нельзя перехватывать дичь у соседа, это грубое нарушение охотничьего этикета. Помощник после каждого выстрела перезаряжает ружье, чтобы охотник успел набить побольше птиц в каждом раунде. А собака притаскивает подбитую дичь.

– Собака? – то было первое слово, которое Нел произнесла после «привет».

– Да, работают собаки. – Лара вдруг прикрыла рот рукой. – Боже, я и забыла. Не такие собаки, лапочка. Маленькие подружейные собачки – спаниели. Они приносят подбитую дичь и так далее.