Рокси - Джаррод Шустерман

Моя выходка, однако, его не развеселила.

— Это было неэлегантно, Рокси. Совершенно не в твоем стиле.

— А что такого? Может, я хочу изменить стиль.

Аддисон трясет головой.

— Будь осторожна. — (Подумать только — у него хватает наглости сказать это мне!) — Ты же не хочешь закончить как Льюд?

Упоминание этого имени мгновенно охлаждает меня. Никто не произносит его вслух. Льюд был одним из наших предшественников. Его падение было эпической катастрофой, вошедшей в легенды. Вернее, в страшные сказки, которые рассказывают новичкам, чтобы те не высовывались. «Осторожно, не то кончишь как Льюд» или «Поберегись, иначе придет Льюд и унесет тебя в ночь». Как рассказывают, Льюд потерял берега. Зашел слишком далеко и заплатил за это сверхвысокую цену. Кое-кто, впрочем, утверждает, что он все еще жив, заключен в клетку где-то высоко над Праздником. И оттуда он, как узники Алькатраса, смотрит на внешний мир, частью которого никогда не сможет быть.

— Может, я как раз этого и хочу, — говорю я Аддисону из чистого упрямства. — Стать как Льюд.

— Нет, не хочешь, — возражает он мрачным и решительным тоном. — Ты меня тревожишь, Рокси.

А вот это уже выводит меня из себя. Не потому, что он неискренен, но как раз потому, что он говорит правду. Да как этот выскочка смеет проявлять снисходительность по отношению ко мне! Как будто это я нуждаюсь в его покровительстве, а не наоборот! Не нужна мне его заботливость. Я — игрок высшего класса, а он лишь трепло, пытающееся во всем подражать нам. Ах как я припомню ему это, когда выиграю наше соревнование, даже не приложив к тому особых усилий!

Но пока я собираюсь с мыслями, чтобы отбрить его как следует, Аддисон уже шагает к красной кабинке. Там он склоняется над сестрой Айзека и заставляет ее сконцентрироваться на еде и на разговоре, который ведет ее семья.

А я не могу отвести глаз от Айзека. Он там, среди родных, но не с ними. Он думает обо мне. Хочет быть со мной. Но не может. Не сейчас. Он должен это заслужить. Он должен найти меня. Таковы правила.

АЙЗЕК

— Это было нелегкое решение, — говорят Айзеку и Айви родители, сидя в тесной кабинке китайского ресторана.

Они здесь редкие гости. Приходят только по особым поводам. Но «особый» не всегда означает «приятный».

Айзек ерзает на сиденье. Внутри у него все зудит, и этот зуд не утихомирить простым почесыванием. А в его мозгу царит только одно:

Те таблетки.

Они поют в его голове, и от их надоедливой музыки невозможно избавиться, она становится все громче и громче.

Закуски съедены, основное блюдо еще не принесли, и тут Айзек замечает, что родители взялись за руки. Значит, сейчас они сообщат им причину сегодняшнего визита в ресторан.

— Нам надо поговорить о бабушке, — произносит отец. — И ее ситуации.

— С ней дело немного хуже, чем мы думали, — добавляет мать.

Брат с сестрой напрягаются.

— Хуже? — переспрашивает Айзек, вглядываясь в лица родителей и настраиваясь услышать самую страшную весть.

— У нее остеопороз, — говорит мама. — Кости очень хрупкие. Возможно, она никогда не оправится от этого перелома.

Брат с сестрой одновременно испускают вздох облегчения.

— Господи, ма! — стонет Айви. — Мы уж было подумали, что она умирает!

— Нет, — отвечает папа. — Она не больна, но ей будет сложно передвигаться. И ей понадобится более значительная помощь, чем мы можем ей оказать…

Айви понимает намек раньше Айзека:

— Вы сдаете бабушку в дом престарелых?

— В заведение, специализирующееся на помощи пожилым людям, — поправляет отец. — Большая разница. У нее будет собственная комната, куда она переедет со своими вещами. Это почти как у нас, только медперсонал будет наблюдать за ней круглые сутки.

— И она получит возможность общаться с другими людьми ее возраста, — подчеркивает мама.

Айзек трясет головой — идея ему не по вкусу.

— Бабушка терпеть не может людей своего возраста!

— Что если она снова упадет, а дома никого нет? — спрашивает отец. — И что если следующее падение будет хуже нынешнего?

Ни у кого нет на это ответа. Вопрос повисает в воздухе, жаркий и тяжелый, как запахи имбиря и чеснока, волнами наплывающие из ресторанной кухни.

— Это ради ее же собственного блага, — наконец произносит мама.

— Нет, это ради вашего собственного блага, — отчеканивает Айви. — Потому что вы не хотите брать на себя ответственность.

Папа едва не хватает наживку, и беседа чуть не перерастает в ссору, но мама мягко берет папину руку в свою и пытается разрядить обстановку:

— Айви, дорогая, у нас просто нет средств на сиделку, а она понадобится, если бабушка останется дома. Другой вариант — это чтобы я или папа перестали работать и присматривали за ней, а этого мы тоже не можем себе позволить. Мы и так еле держимся на плаву.

Папа вздыхает и, помолчав, добавляет:

— Хотел бы я просто щелкнуть пальцами, и чтобы все устроилось по нашему хотению. Но приходится мыслить практически. И бабушка это тоже сознает.

— Вы сказали ей? — спрашивает Айви.

— Мы это обсуждали.

— И что — она хочет туда?

— Она понимает, что так будет лучше.

Айзек по большей части молчит. Потому что ему пришла на ум ужаснейшая, эгоистичная мысль: если бабушка переедет в это самое «заведение», с нею перекочует и содержимое ее аптечки. У Айзека не будет доступа к ее таблеткам. Он уже поклялся себе всеми самыми страшными клятвами, что больше не возьмет ни одной, но перспектива их полного и окончательного исчезновения усилила ужасную песнь в его голове до разрывающей мозг громкости. «При чем тут я, речь вообще не обо мне! — пытается он перекричать нарастающий грохот. — Речь о бабушке! Почему я стал такой эгоистичной сволочью?»

И тут в самый неподходящий момент, как это часто случается в ресторанах, прибывает основное блюдо. Никто из них сейчас не в настроении делиться с другими, но поскольку таков обычай семьи, приходится делиться. Хотя все четверо теснятся в одной кабинке, кажется, будто каждый ушел в свою скорлупу. Между ними словно выросли эмоциональные стены. Айзеку вспоминается кое-что из уроков естествознания: в космосе оттого так холодно, что вакуум не проводит тепло. По-видимому, на это не способен и эмоциональный вакуум, потому что в пространстве между членами его семьи царит ледяной холод.

* * *

Тело, находящееся в движении, стремится оставаться в движении. Айзек, непрерывно кружащий по своей комнате тем же вечером, служит живой иллюстрацией к первому закону Ньютона. Стоит только сесть — и ему хочется встать. Когда он встает, ему хочется лечь, а когда лежит, он никак не может улечься удобно. Неутолимая жажда распирает изнутри его ребра, когтями продирает себе путь наверх, в горло. Бабушкин доктор не обновил ее рецепт, и, пока она в больнице, он этого не сделает. Вот почему в тот первый день Айзек тщательно обыскал ее комнату под предлогом уборки, четко осознавая при этом, что лжет самому себе. Он нашел флакон, позабытый в ящике тумбочки, а в нем две просроченные таблетки. Разделил первую на половинки, вторую на четвертинки, — так он сможет, как ему представляется, отвыкнуть. Выяснилось, что способ не работает. Только сейчас до него доходит, насколько глубоко он увяз. У него такое чувство, будто его сердце раскололось, а обломки кто-то вынул из тела и запрятал неизвестно где.