Халява для лоха - Ирина Майорова

– Мне уже все равно, – взвился Обухов, с трудом выносивший творческие потуги бренд-менеджера, – «изюминка», «родинка», семечка, смородинка! Мне нужен нормальный слоган и нормальный текст. Все, Надежда, думай! Завтра – крайний срок. Послезавтра будем снимать ролик. Михаил Иосифович, какие будут предложения по оформлению идеи?

И без того не отличающийся лапидарностью слога Гольдберг превзошел самого себя. Минут десять собравшиеся с тоской слушали, о чем знали не хуже психолога. Но прервать «аксакала» никто не решился, даже Обухов.

Предложив, чтобы свет на площадке исходил от лампы с алым абажуром, Михаил Иосифович обстоятельно объяснил, почему его выбор пал именно на красный цвет: «Как известно, он обладает неким сексуальным зарядом и настраивает на решительность, на импульсивное действие ради действия – в нашем случае на то, чтобы, поддавшись первым чувствам, не раздумывая пойти и купить товар». Еще более подробно Гольдберг остановился на психологической характеристике цвета зеленого, в который, по его мнению, должно быть окрашено сияние ампулки: «… создает ощущение спокойной, неагрессивной энергии, природной силы, которая способна исцелить, влить в нас новые силы; недаром зеленый цвет так часто используется при оформлении упаковки лекарств, в интерьерах аптек и клиник».

К тому моменту, когда штатный психолог дошел до «аудиального ряда» (в просторечии – «озвучки»), народ уже растекся по столам. Грохотова, прикрывая рот ладонью, раз пять подряд зевнула, Андрюха Суслов, засунув руку под футболку, почесывал-поглаживал впалый живот… Однако Гольдберг реакции окружающих на свой затянувшийся монолог не замечал.

– Что касается голоса, который будет произносить текст, то в данном случае он должен быть женским. Сейчас объясню почему. Да, люди, причем обоего пола, гораздо благосклоннее относятся к информации, излагаемой мужчиной, предпочтительнее всего – обладателем мягкого баритона. Да, даже представительницы слабого пола (что уж говорить о сильном!) склонны – в том числе и при выборе товара – больше доверять мужскому мнению. Именно поэтому при работе над теле– и радиороликами, в которых мы представляем продукцию, адресованную дамам, я настаиваю на мужской озвучке. Но колготки – это почти столь же интимный товар, как и прокладки, и если их станет расхваливать мужчина, у потребительниц может возникнуть чувство неловкости, а это нам совсем не нужно.

– Спасибо, Михаил Иосифович, – устало поблагодарил психолога Обухов. – Все, кроме Надежды и Алика, могут идти обедать. Пока вы едите, мы тут разберемся с «Джангром». Только мы втроем, потому что обсуждение любого во­проса при полном коллективе превращается в какой-то массовый бред и пустопорожнюю болтовню. Вечером, в шесть или полседьмого – в зависимости от того, когда я вернусь со встречи – мозговой штурм по водке. Блин, хотел же все до трех успеть – и колготки, и водяру… Сначала один идиот два часа отнял, потом с вами столько же времени воду в ступе толок. Все, идите, не мешайте работать. Михаил Иосифович, вы, если хотите, можете остаться. Ну в смысле, если еще не очень проголодались…

– Конечно, Константин Дмитриевич, если я вам нужен, то останусь. Я совсем не голоден. – Гольдберг торопливо вернулся за свой стол и вдруг почувствовал, насколько же он сам себе противен. Как омерзительны ему нотки услужливости в собственном голосе, суетливость и желание угодить начальству. Однако, набрав в легкие воздуха и пробормотав про себя какое-то аутотренинговое заклинание, психолог быстро обрел душевное равновесие.

Обухов подошел к Алику и несколько секунд молча постоял у него за спиной. Логотип «Джангра» арт-директору явно не давался.

– Ты чего сегодня такой озабоченный? – задал вопрос лохматому затылку первого дизайнера Костя. – Машину, что ли, опять разбил?

– Не-а, – помотал головой Алик. – К мамане вчера съездил.

– Заболела? Серьезное что?

– Слава богу, жива-здорова. И даже больше – цветет и пахнет.

– Ну?

– Да деньги из меня тянет, как пылесос! – Алик наконец обернулся и жалобно взглянул на Константина. – На здоровый образ жизни подсела. Сначала биодобавками увлекалась, а теперь, когда организм очистила, за лицо и тело взялась. Каждую неделю звонит: «Алик, сыночек, у тебя лишних пары тысяч нет? Очень нужно». Встречаемся где-нибудь в городе, я ей передаю. Не всегда сколько просит, сколько на тот момент могу. А спрашивать, зачем ей деньги, вроде неудобно. Скажет еще, для матери жалею. Ну, вчера я к ней после работы заехал. Полгода не был. И лучше б еще столько же не заезжал.

– Да чего там увидел-то? – нетерпеливо рыкнул на подчиненного Обухов. – Молодой мужик, что ли?

Алик грустно ухмыльнулся:

– Думаю, в следующий раз и такое будет. А пока только квартира, сверху донизу забитая контейнерами с антицеллюлитными мазями, моделирующими грудь гелями и разглаживающими морщины кремами. Везде банки, пузырьки, ампулы с жидкостью для укрепления волос. В ванной, на кухне, в книжном и посудном шкафах, даже в холодильнике. В холодильнике, представляешь, кроме косметики, ничего нет. Никаких продуктов. Еще бальзамы и витамины, чтобы внутрь принимать… И весь вечер она мне про чудесные свойства этих снадобий трындела. Я как будто три часа подряд рекламные ролики слушал: «Этот крем убирает даже глубокие мимические морщины!», а этот «не оставляет и следа от гусиных лапок возле глаз», «ты посмотри, какие у меня бедра подтянутые стали, – это я себе электромассажер через телемагазин купила».

– Да-а, братан, – протянул Обухов. – Это называется: за что боролись, на то и напоролись. Надо было тебе, дружище, у мамани-то почаще бывать – иммунитет к рекламе у старушки вырабатывать. А теперь вот расплачивайся за невнимание к родительнице и соб­ственное легкомыслие. Ладно, считай это издержками профессии и не переживай: скоро у нее эта кремофилия закончится.

Алик молча покачал головой: вряд ли…

Таврин в очередной раз взглянул на часы:

– Ого, пятый час. Скорее всего, сегодня уже не придет… Может, передумала… Хотя, если бы решила к кому другому обратиться, дала бы знать. Девчонка-то с виду обязательная. Да и документы мне оставила…

– Это вы о ком, Игорь Владимирович? – вмешался в разговор, который шеф вел сам с собой, Юрий Старшинов.

– Да о девчонке, которая у нас на прошлой неделе была. Помнишь, худенькая, симпатичная, с перепуганными глазами?

Старшинов пожал плечами и сложил крошечные губки сковородником:

– Нет, не помню. Мало, что ли, их здесь ходит?

Он демонстративно зевнул и тут же поймал на себе пристальный взгляд шефа.

– Ну, честное слово, не запомнил, Владимирыч! – натужно рассмеялся Старшинов, чем только усугубил ситуацию.

Таврин еще несколько секунд продолжал смотреть на подчиненного в упор, и, казалось, его серо-голубые глаза подергиваются льдом. Старшинов засуетился, поспешно придвинул к себе стопку лежавших на краю стола папок и стал открывать одну за другой, делая вид, будто ищет какой-то документ.