Полночь над Санктафраксом - Крис Риддел

Воздушный корабль летел вперёд, и свист ветра гулял по каюте. Бушприт поскрипывал. Паруса хлопали. Мягкий, гипнотический шум ветра в канатах и снастях. Каулквейп задремал и вскоре провалился в глубокий сон.

Ему снилось, что они приземлились где-то в Дремучих Лесах и они с Прутиком пошли одни.

Лес был таким зелёным и мрачным, какого он нигде и никогда не видел.

Воздух был наполнен криками и порханием невидимых, неизвестных существ. У них под ногами виднелись следы этих животных, или кто там они ещё…

— Добро пожаловать! — раздался голос.

Каулквейп поднял глаза. В тени двенадцати массивных сосен-гигантов стоял высокий человек в короне. На его плаще были вышиты трезубец и змея. Заплетённая в косички борода почти касалась земли.

У него были добрые, но невыразимо грустные глаза. Казалось, всё его тело светится. Каулквейп ахнул и опустился на колени.

— Кобольд Мудрый, выдохнул он. — О господин, вы н… не представляете себе, к… какое это удовольствие… к… какая честь… — Его дрожащий голос перешёл в шёпот.

— Тебе, кажется, холодно, — сказал Кобольд, выступая вперёд. — Возьми мою мантию. — И с этими словами он накинул её на плечи Каулквейпа.

— Но… — возразил Каулквейп.

— Забери её, — сказал Кобольд. — Теперь она твоя. — И, повернувшись, исчез в тени.

— Но, господин, — прокричал ему вслед Каулквейп, — я не могу!.. Я бы не мог… Я недостоин…

Его слова потонули в настойчивом стуке дятла, долбившего кору сосен-гигантов.

— Господин! — снова закричал Каулквейп. Бум! Бум! Бум!

Глаза Каулквейпа внезапно распахнулись. В каюте было темно. Он невидящими глазами огляделся вокруг.

Бум! Бум! Бум! Бах!

— Да? — крикнул Каулквейп.

Дверь каюты распахнулась, и растрёпанная физиономия Джервиса возникла на пороге.

— Ну-ка посмотрим на твои бинты, — сказал он.

— А, да, — отозвался Каулквейп. — Я и не думал, что уже так поздно.

Джервис закрыл за собой дверь и подошёл к Каулквейпу. Он поставил на сундук маленькую коробочку, закрыл иллюминатор, зажёг лампу.

Каулквейп сел в своём гамаке и спустил ноги на пол. Джервис, стоя перед ним, начал разматывать первый бинт. Острый запах мази из хиленики разлился по каюте.

— Я думаю, они почти зажили, — заметил Каулквейп. Вместе с последним витком бинта с ладони сошла короста. Под ней оказалась гладкая и мягкая кожа.

Джервис критически осмотрел руку при свете лампы, а затем сказал:

— Как новенькая.

— Мы уже подлетаем к Великому Рынку Работорговли Шрайков? — спросил Каулквейп, когда Джервис начал разматывать бинт на второй руке.

— Нет, нет ещё, — ответил Джервис, вдруг разговорившийся ни с того ни с сего. — Но мы летим по следу, это точно. Наблюдатель заметил на закате остатки сгоревшего рынка, всё верно. Знаки указывают, что новый Великий Рынок передвинулся на северо-северо-запад. Вот туда-то мы и направляемся.

Джервис удостоверился, что левая рука больного зажила так же хорошо, как и правая. Он провёл когтистым пальцем по мягкой бледной коже.

Воздушный корабль вдруг резко накренился на другой борт, и луч лунного света проник в иллюминатор. Он скользнул по вытянутым рукам Каулквейпа.

— А ты счастливчик, так-то, — сказал Джервис. — Луна перечеркнула твою ладонь серебром. Там, откуда я родом, говорят, это значит, тебе суждена долгая жизнь в богатстве… — Потом замолчал, и Каулквейпу показалось, что он заметил печаль на лице старого гоблина. Да что печаль, в его глазах был откровенный ужас, как будто он едва не проговорился о чём-то важном. Внезапно гоблин засобирался и ушёл.

Каулквейп обратил внимание, как нервно тот захлопнул за собой дверь. Почему Джервис казался таким испуганным? Что он побоялся сказать?

Мягкий свет масляной лампы омывал каюту оранжевыми бликами. Каулквейп встал, подошёл к иллюминатору и снова распахнул его. Тёплый ароматный воздух, тяжёлый от тумана, с запахом сосновой смолы и колыбельного дерева, хлынул внутрь. Каулквейп глубоко вздохнул и высунул голову в круглое окошечко.

Под ним, как прежде, расстилался ковёр из деревьев, похожий на широкое мерцающее море, залитое ярким лунным светом. Каулквейп не знал, как далеко они уже забрались, и сколько им ещё осталось лететь. Он знал только, что если слова Джервиса правда, то скоро он окажется внизу в удушающей темноте под этими зелёными кронами, в месте, о котором он никогда и не думал прежде. Дрожь страха и волнения пробежала по телу. Сон всё ещё отчётливо стоял у него в памяти.

— Не могу дождаться, когда же сойду с этого качающегося воздушного корабля, — пробормотал Каулквейп, — и встану наконец на твёрдую землю, это… — Он замолчал и стал приглядываться.

Внизу, как белеющая язва в густом чёрно-зеленом лесном ковре, лежал участок земли, на котором всё было мертво. Каулквейп задрожал. Он никогда не видел такого разорения и опустошения.

Когда «Бегущий-по-Небу» подлетел ближе, Громоподобный Грифозуб приказал опуститься ниже. Паруса были спущены, балласт перемещён, и воздушный корабль поплыл медленно, как черепаха.

Все деревья, куда ни кинешь взгляд, были мертвы. Некоторые сгорели, из других вынули сердцевину, а кое-какие выглядели так, будто они в одночасье умерли и теперь стояли с бессильно повисшими на ветвях иссохшими листьями. До самой земли зияли широкие просеки. Здесь никто не жил, ничего не росло.

«Бегущий-по-Небу» подлетел ближе к изуродованному, побелевшему лесу; площадь мёртвой земли казалась невероятно огромной. Вокруг, насколько хватало глаз, царило ужасное запустение.

— Так всё это сделал Великий Рынок Работорговли Шрайков?! — с дрожью в голосе прошептал Каулквейп.

Когда воздушный корабль пролетал над остатками лесного поселения, капитан скомандовал, чтобы они подобрались как можно ближе, потому что именно такие сожжённые деревни, горы камней и пепелища подсказывали, где можно искать следующее место расположения рынка.

Каулквейп дрожал от ужаса. Все деревья были повалены, колодцы разорены, здания начисто срыты. Что касается тех, кто здесь когда-то жил: крохгоблинов, гномов, лесных троллей или кого-то ещё, — все они исчезли, их захватили птицы шрайки и продали в рабство. Теперь лишь кучи мусора и груды обуглившегося дерева указывали на то, что здесь некогда была процветающая деревня: это да ещё паутина тропинок, расходившихся из прежнего центра деревни.

И там, в самом центре, высовываясь из сожжённой земли, как какое-то огромное чёрное насекомое, торчала обгоревшая деревянная виселица и к её поперечной балке был привязан белеющий в темноте скелет. Костяной палец указывал на луну, низко висевшую над горизонтом.