Фототерапия - Олег Анатольевич Рудковский

людей в ходу. Особенно костров: на черном фоне кромешной ночи пламя выглядит потрясающе-волшебно. Если, конечно, это настоящий костер, — из тех, что расцветают в ночь на Ивана Купалу, — а не горстка объятых скудным огоньком веточек.

Я взял булку хлеба, выдвинул ящик стола, рассеянно заглядывая в него. Там у меня хранились столовые приборы. Их было не много, я ведь жил один, а гостей у меня сроду не бывало. Случалось, я приводил домой девушек, но для них у меня всегда находилась лишняя вилка.

На глаза мне попался кухонный нож. Я осторожно взял его в руки и поднес к глазам. Новенький, с чистой ручкой, и лезвие тускло блестит на свету. Я провел по нему пальцем. Он был острым, я всегда строго следил за состоянием ножей в доме.

Я стоял на кухне и глядел на этот нож. Он пел мне свою песню — странные, загадочные звуки плача под шипение конфорки. Прислушавшись к ней, я подумал, что чем-то она мне нравится.

Глава 25

Мне открыл дверь совсем незнакомый человек, и я даже растерялся. Он выглядел удивленным, был одет по-домашнему, словно жил здесь всю жизнь. Мы смотрели друг на друга, разделенные порогом. Я держал в левой руке пакет, правая была скрыта джинсовой курткой. Пасмурная погода оказалась весьма кстати. Я выбрал именно эту куртку, так как нашел ее менее заметной, чем другая одежда, и отправился по адресу, указанному в справочнике. Когда мне открыли, первой моей мыслью было, что сбылись мои худшие опасения: он поменял адрес, а я остался в дураках. Но почему-то мне верилось, что парень в дверях не единственный в этой квартире.

— Кого надо-то? — спросил он, наконец, поняв, что говорить я не намерен. Он меня не знал, это хорошо. Но, в сущности, это уже ничего не меняло.

— Иван Скворец здесь живет?

— Да, он сейчас в ванне. А ты кто?

Но он уже умирал. Хотя сам пока не знал этого: он только договаривал фразу до конца, а острие ножа уже входило в его плоть. Мне всегда казалось, что прошить человека — дело весьма трудоемкое. Сколько всевозможных костей или хрящиков попадется на пути, сколько мышц и сухожилий. Но все произошло столь легко, что я поразился, как несовершенно и уязвимо это существо — человек. Нож проткнул парню живот и застрял, упершись во что-то твердое. Наверное, позвоночник.

— …ы кто… — закончил он фразу и посмотрел на живот. Он не пытался сопротивляться. Не потому, что я действовал молниеносно. Его подвело чувство непобедимости. Он был уверен, что он молод, силен, и весь мир принадлежит ему. Разве ему приходило в голову, что на его пути может возникнуть некто с кухонным ножом? Он изумленно наблюдал, как я рывком вытащил нож из раны. Из дыры в животе полилась кровь, мгновенно обагрив белую майку, в которую бедолага был одет, и рекой устремилась на пол, быстро заливая порог квартиры.

— О! — сказал он и посмотрел на меня. Его взгляд заставил меня задержаться в дверях. В глазах парня по-прежнему оставался вопрос. Он никак не мог взять в толк, кто я такой и что мне понадобилось от Ивана. Словно и не было у меня в руках здоровенного кухонного ножа, словно душа его не завершала дела в этом мире, готовясь в скорейший путь в небытие.

— Кто там? — услышал я в глубине квартиры.

Это вывело меня из задумчивости. Я осторожно отстранил умирающего, держащегося за живот, паренька в сторону, быстро вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Парень продолжал смотреть на меня, как на природное явление, а под его ногами уже образовалась значительная лужа.

— О! — повторил он и съехал по стене на пол, рядом с вешалкой, на которой висела какая-то одежда, а рядом валялась чья-то обувь.

Я постарался оценить обстановку, хоть смысла в этом и не было. Парень на полу не совершал никаких движений, чтобы открыть дверь или позвать на помощь, — он перевел затухающий взгляд на живот, и картина бьющей фонтаном крови его заворожила. Что ж, занятное зрелище, в другой раз я бы сам разделил с ним восторг, но теперь мне было не до него. Этот уже не собирался делать ничего предосудительного, а вот тот, что в комнате, решил попытаться.

Ему хватило одной секунды, чтобы понять, что случилось. Увидев мой окровавленный нож, он зачем-то запрыгал по комнате, в обход меня, так что мне пришлось бросить пакет с фотоаппаратом на пол. Раздался резкий звук, и мне оставалось только надеяться, что аппарат не разбит.

Человек, в майке и трико, полноватый, бывший «качок», наверное, но уже успевший обрасти жирком, испуганно прыгал по комнате и обзывался.

— Сук… Кзел… Тычо… Пшел нах… Урод… Не пдхди… А!!!

Он разбежался и выставил в моем направлении ногу. Что мне оставалось делать в этой ситуации? Попрощаться со свободой и инстинктивно повернуть нож острием к нему. Я и не целился в него, однако парень в комнате оказался до такой степени туп, что умудрился стопой налететь на нож. Он завизжал, резко одернул ногу, едва не вырвав у меня нож из руки, попытался схватиться за стопу, но не удержал равновесия и грохнулся на пол. Он немедленно сообразил, какими последствиями чревато его падение, но было уже поздно. Я быстро опустился рядом с ним на колени и вонзил нож ему в сердце. Человек произвел сдавленный звук, перешедший в хрип; его пальцы скривились в когти зверя, ногти заскребли по полу, ноги два-три раза дернулись. Потом он затих. Легкая смерть. Почти мгновенная.

Я проверил, как там мой друг возле двери. Он сидел на прежнем месте и разглядывал рану. Когда я приблизился, он медленно поднял голову. Чувствовалось, каких усилий ему это стоит. Но он все еще оставался жив, хотя почти весь коридор был залит кровью, и его глаза наполовину остекленели. Я поразился, сколько в человеке содержится крови! Если так пойдет дальше, кровь, в конце концов, закапает на головы соседей внизу. Поэтому мне следовало поспешить.

Парень опустил голову, вздохнул, покрепче прижал рану рукой и застыл.

Я осторожно подкрался к ванной двери. На мгновение мне стало нехорошо: создавалось ощущение, что ванная пуста, и парень у входа наврал. Но тут же мой слух различил шум льющейся воды, — это объясняло, почему Иван тоже не скачет по квартире после всех этих звуков и проклятий на мою голову. Он их просто не слышал.

Я опять вернулся в коридор. Мне следовало