Фототерапия - Олег Анатольевич Рудковский

торопиться, но я не мог оставить того парня у себя за спиной: никогда не знаешь, что в следующую секунду может прийти ему в голову. Тот изучал рану на животе. Кровь хлестала уже не с такой силой, и, когда я его окликнул, он уже не поднимал головы. Второй человек распластался в комнате — там, где я его оставил. Похоже, с этими двумя проблем больше не будет. Пора переходить к главному блюду.

Я изо всех сил дернул дверь в ванную и вырвал защелку. Дверь распахнулась, а там, в наполненной водой ванне, сидел мой старый знакомый, Иван Скворец, и поливал себя из душа. Он что-то даже напевал вполголоса себе под нос, когда же я ворвался внутрь, он замолк, выронил душ, который издал резкий лязг, ударившись о дно ванны, и уставился на меня озадаченным взглядом.

— Эй, ты чего?

Я видел, как под водой извиваются черные волосы на его животе, видел его толстый член, вставший по стойке смирно. Иван даже не собирался подниматься, продолжал сидеть в ванне, глядя на меня без страха, а всего лишь удивленно. Они всегда удивляются, когда что-то идет вопреки правилам. Они оказываются не готовы к переломам. Уже можно было сказать, что поход в этот дом принес мне удачу, однако остановиться на полпути я не мог.

— Слышь, я тебя знаю! Ты из магазина!

— Именно так, — ответил я и выставил нож перед собой.

Теперь до него дошло положение вещей, и он захотел подняться, но испуг ему воспрепятствовал. Испуг пригвоздил его к скользкой белой ванне; душ продолжал пускать струи воды, образуя на поверхности водовороты, и волосы на животе Ивана покачивались им в такт.

— Ты чего? Слышь, не надо. Кончай, братан, ты чего!

Его взгляд стал затравленным, потому что я застал его без экипировки. Не было под рукой телефона, ни машины, ни денег, ни друзей, — последние лежали в квартире, мертвые. Он был гол, и казался обыкновенным человеком, таким же, как я. Я пожалел, что рядом нет Ирины Галичевой. Сейчас она бы поняла, что я был прав. Но, с другой стороны, мне не хотелось стоять перед ней с окровавленным ножом в руке.

— Простой вопрос. — Я остановился рядом с ванной и прислонился к раковине. — Один вопрос, и, можешь считать, мы все выяснили.

Он молчал, не отрывая от меня безумных глаз. Он мог бы со мной справиться, захоти он этого — все же у меня не пистолет, а обыкновенный нож, — но он впервые был в положении Адама, а я, его Господь, явился к нему требовать ответа.

— Ты понимаешь меня? — пытался я достучаться до его сознания. — Вопрос. Один всего вопрос. Способен ты ответить на один вопрос или нет?

— Какой вопрос? Ты чего, козел, делаешь? Я же тебя убью потом! Ты чего делаешь?! — Он окаменел на секунду, мигнул, уставившись на меня, а потом вдруг заканючил — Братан, убери нож, айда поговорим! Слышь, зачем тебе это? Давай разберемся, чего я тебе сделал?

— Вопрос, — напомнил я, взмахнув ножом, и он сразу же заткнулся.

— Какой вопрос? — прошипел он. — Какой еще вопрос?

Ванна наполнялась. Скоро вода перельется через край и затопит весь пол. А там, у входной двери, кровь уже просачивается между половыми досками.

— Как ты думаешь, что сделал бы Бог, если один из ангелов вздумал бы самолично вершить людскими судьбами?

Может, он думал, я шучу? Скорее, нет: он ведь считал меня психом. Но одну секунду я был уверен, что он готов зайтись в истерическом хохоте. Он мог бы это сделать, я плевать хотел, что он думает. Но он не стал смеяться. Просто вылупился на меня и ничего не понимал.

— Откуда я знаю. Какой…

— Ладно, я тебе помогу. Что было бы более верным: низвергнуть засранца-ангела в ад или полюбить его?

Он молчал, кажется, целую вечность. Я решил, что сейчас он потеряет сознание в ванне, и тогда мне придется его топить, но тут он выдавил:

— Ну, в ад…

Я вздохнул. Все-таки, на что-то он еще способен.

— Именно так. В ад. Именно так. — Я опустил руку с ножом.

Он выставил перед собой ладони и закричал. Не помогло ни первое, ни второе. Нож порезал ребро правой ладони и вонзился в тело. Мгновенно вода в ванне окрасилась в красный цвет. Я мог отлично видеть дырку в его груди, из которой кровь вырывалась в горячую воду. Он опять захотел подняться, но поскользнулся, неловко свалился назад, выплеснув на меня немного воды, и в этот момент я нанес ему еще один удар, теперь в бок. Возможно, я пробил легкое, поскольку вопль Ивана оборвался, и вместо этого изо рта раздалось шипение. Мне было неудобно убивать его в ванне, приходилось всякий раз нагибаться, а еще он барахтался, как утопающий ребенок, и уже после второго удара я весь вымок до нитки. Иван бил по воде руками, дрыгал ногами, хрипел, его толстый конец болтался из стороны в сторону. Он напомнил мне свинью в забое, и, даже испытывая к этому человеку жгучую ненависть, я ему посочувствовал: бывают куда более достойные кончины. Однако я не был готов предлагать варианты на выбор.

От того, что он постоянно пытался увернуться, смерть его вышла медленной и ужасной. Но в результате все пришло к знакомому концу. Иван затих, погрузившись в кровавую воду, которая уже стала переливаться чрез край; его лицо, усеянное мелкими красными брызгами, приняло выражение, свойственное мертвецам. Его тело еще слегка покачивалось на волнах бури, которую он сам же и вызвал; что делали в этот момент волосы на животе и ухабистый член, я не знал, — вода стала абсолютно непрозрачной.

Я быстро закрутил ручки крана, чтобы предотвратить наводнение. Потом постоял немного над его мертвым телом и бросил нож в ванну. К чему он мне теперь? Не буду же я резать хлеб ножом, которым убил человека.

Мутная вода поглотила мой нож, и он исчез, упав на дно. Я продолжал взирать на результат моих творений в ванне. Вот и конец всем жизненным проявлениям. Всего лишь дохлое тело. А ведь еще месяц назад оно пыхтело на Ирине Галичевой, каждым толчком заявляя о своей уверенности, о власти, о непобедимости. И что в итоге? То же, что и с остальными: тлен, прах, пыль, забвение. Все вышло столь прозаичным, что и серьезно размышлять не стоит. И нет руки, способной набрать нужный номер телефона, чтобы следователь завел дело об убийстве; и нет свидетелей преступления, некому их даже купить.