Непристойный танец - Александр Бушков

– Вот эта колкость – не ко мне, – сказалСабинин. – Меня, пожалуй что, нельзя назвать правоверным и убежденнымсоциал-демократом…

– Но вы же – с ними?

– А что прикажете делать? – пожал плечамиСабинин. – Если уж судьбе так было угодно. Они меня, можно сказать,приютили в трудный момент, без них, честное слово, пропал бы…

– Следовательно, считаете себя обязанным хранить имверность?

– Как же иначе?

– Однако какой вы… Шевалье без страха и упрека? –Она смотрела с неприкрытым лукавством. – А что у вас там, шевалье, вышло сказенными суммами?

– Да так, некоторые коллизии… – ответил он безособого смущения. – Неужели вас, члена столь боевой революционной партии,волнует финансовое благосостояние империи?

– Ни в малейшей степени, – заверила она собаятельной улыбкой. – Вовсе даже наоборот… Итак, вы, как человек честный,рыцарски настроенный, храните верность социал-демократам…

«Вот оно! – пронеслось в голове у Сабинина. –Неужели начинается? Самый удобный момент, чтобы от этой вежливой, ничего незначащей реплики перекинуть мостик к другим революционным партиям, которые тожене прочь украсить свои ряды проверенными лихими ребятами… Кудеяр, похоже, всерассчитал математически точно…»

Однако шло время, а молодая дама отнюдь не пыталасьразвивать затронутую тему. Она сидела в той же позе, небрежно покачивая носкомтуфельки, и на ее лице играла мимолетная улыбка.

В конце концов он сам решился подать реплику:

– По-моему, социал-демократы – вполне приличная партия,и хранить им верность отнюдь не зазорно…

– Господи, да кто же с этим спорит? – рассеянноотозвалась Надежда. – Вы неподражаемы, Коля… разрешите, я вас буду такназывать? Попросту, без церемоний… Со своей стороны, разрешаю называть меняНадей. Спасибо, что приняли мое приглашение, Коля. Я не особенно и люблю этотскучный городок, несмотря на всю его историческую славу… нет, положительно, высидите, как на иголках.

– Любопытство мучает, – честно призналсяСабинин. – Пытаюсь угадать, что за дело у вас ко мне.

– А если никакого дела и нет? – спросилаНадя. – По крайней мере, сегодня. Что вы так смотрите? По-вашему, грозныебоевики обязаны таковыми оставаться двадцать четыре часа в сутки?

– По моим наблюдениям, все обстоит совершенноиначе, – сказал Сабинин. – Все мои знакомые здешние революционеры нечужды… гм… радостям жизни.

– Вот видите. Поскольку мы с вами – не исключение изправил на общем фоне, а самые обыкновенные люди, предлагаю посвятить этот вечеркаким-нибудь невинным удовольствиям. Согласны? Нет, изобразите что-нибудьэтакое… достойное черного гусара, пусть и бывшего.

Принимая игру, он охотно встал и щелкнул каблуками:

– С превеликой охотой, фрейлейн Гесслер!

– Что вы предложили бы?

– Вот тут я в затруднении, – пожал онплечами. – Плохо знаю этот город, совершенно не могу представить, кудаможно повести даму, не в обычное же кафе…

– А если дама предложит посетить притон разврата?Верните на место вашу нижнюю челюсть, Коля. Я не имею в виду что-то вроденизкопробного борделя, – без запинки выговорила она соленое солдатскоесловечко. – Совсем наоборот. Здесь есть заведения, которые ничуть несоответствуют традиционному представлению о притонах разврата, но все равно, сточки зрения полиции, являют собою противозаконные и предосудительныеувеселения. Не побоитесь меня сопровождать в одно из них?

Он вспомнил о давешнем решении ничему не удивляться, бравопоклонился:

– Почту за честь!

– Вот это уже совсем похоже на черного гусара. Будьтетак любезны, подайте мне накидку… Благодарю. Экипаж вы, конечно, отпустили?

– Нет, велел дожидаться, – призналсяСабинин. – Я не исключал, что вы не захотите говорить в гостиничном номерео делах. Меня здесь прилежно учат конспирации… Да и Кудеяр говорил о вас, какоб исключительно опытном… опытной… ну, вы понимаете.

– А что он еще обо мне говорил? – прищуриласьНадя.

– Что вы опытны, умны, крайне опасны…

– И все?

– А что он еще мог говорить? – с самым невиннымвидом сказал Сабинин чистую правду.

Надя испытующе смотрела на него. Сабинин встретил ее взглядспокойно.

– Ну что ж, пойдемте, Коля.

…Фиакр остановился у кафе «Веrgbach».[22]Сабинин здесь еще не бывал, но как-то проходил мимо. Заведение, конечно, неотносилось к перворазрядным, но и ничуть, по оставшимся у него впечатлениям, несмахивало на низкопробный притон. Самое обычное заведение «из приличных», накоторые город богат, с совершенно нейтральным названием…

Он, однако, благоразумно оставил свое мнение при себе,по-прежнему придерживаясь самой выигрышной в его положении тактики: не забегатьвперед и ничему не удивляться. Швейцар распахнул перед ними высокую стекляннуюдверь, разрисованную синими и желтыми цветами. Вестибюль с мраморным полом иэлектрической люстрой. Слева, за низкой широкой аркой, – самый обыкновенныйзал, где позвякивают стекло и серебро, проносятся проворные официанты, застоликами расположилась обычная, ничем не примечательная чистая публика, имузыканты на полукруглой эстраде с расписным задником вразнобой настраиваютинструменты. На притон походит примерно так же, как дортуар Смольного института– на кафешантан.

Он приостановился, собираясь провести свою даму под арку,поскольку вроде бы больше и некуда было направить стопы, но Надя, пославлукавый взгляд из-под полуопущенных ресниц, легонько нажала пальцами на еголокоть, направляя в другую сторону, к тяжелой зеленой портьере. Первойскользнула меж занавесями, ловко и уверенно.

За портьерой обнаружился коридор, ярко освещенный двумяэлектрическими бра, упиравшийся в такую же портьеру, двойника первой. Зеленыйбархат тут же колыхнулся, и в коридоре возник широкоплечий детинушка, статью ирожею (пусть и тщательно выбритой) более всего напоминавший волжского крючникаиз возлюбленных романистом Горьким типажей. На нем, однако, был смокинг и дажебелые перчатки на широченных лапищах.

Физиономия у детины была столь располагающая к себе, чтоневольно захотелось убрать кошелек подальше, а браунинг, наоборот, держатьпоближе. Надя, однако, без малейшего замешательства подошла к семупредставителю ночной фауны, о чем-то тихонько переговорила. Детинаподозрительно зыркнул на Сабинина поверх ее плеча, но промолчал, оставшись, какпишут в театральных программках, без речей. А когда в его ладонь упали двезолотые монетки, и вовсе отступил к стене, дружелюбно осклабился.

За второй портьерой оказалась неширокая каменная лестница сжелезными перилами, спускавшаяся куда-то вниз, ярко освещенная, крутосворачивавшая вправо. Подобрав подол платья, Надя уверенно стала спускаться.Сабинин двинулся следом. Он уже слышал внизу точно такое же позвякиванье посудыи непринужденный ресторанный гомон.