Непристойный танец - Александр Бушков

Раскачав осмоленную пробку, Сабинин умело ее выдернул, невызвав ни малейшего излияния живительной влаги, – еще в бытность своюгусаром он набил руку на обеих крайностях: и откупорить на пари бутылку так,чтобы все ее содержимое до последней капли вылетело белопенным фонтаном, и,наоборот, опять-таки на спор, чтобы не потерять ни капелюшечки…

Импровизированные бокалы оказались неожиданно удобными.Столкнувшись краями, они издали длинный мелодичный звон, разлетевшийся далеко.

– Ну как, я тебя все же шокирую? – с любопытствомосведомилась Надя, лениво откусив от яблочной дольки.

– А тебе хочется?

– Не без того…

– Ты меня удручаешь, – усмехнулся Сабинин. –У тебя грозная репутация опаснейшего боевика – и после этого стоять на часахпри мелком ограблении павильончика с мороженым…

– Господи, да ты так ничего и не понял… – ответилаона, щурясь совершенно по-кошачьи. – Конечно, ворваться среди бела дня вСызранско-Волжский банк с браунингом было гораздо рискованнее и азартнее, да ивзятые там суммы ни в какое сравнение не идут с нашей убогой добычей… Но речьсейчас, Коленька, как раз об образе жизни. Вот это, – она щелкнула ногтемпо горлышку полупустой бутылки, – как раз и есть образ жизни, отличающийкакую-нибудь двуногую жвачную тварь от… нас с тобой. Как поступил бы на нашемместе благонамеренный обыватель, пусть даже ему смертельно хотелось бышампанского? Печально удалился бы домой или в крайнем случае стал бы объезжатьна извозчике окрестности, ища ночное кафе, где, быть может, и удастся купитьвожделенный напиток… А мы пришли и взяли. Пренебрегая глупыми условностямивроде не работающего заведения, замков, Уголовного уложения… Понимаешь? Этораскрепощение, свобода… Тебе не доводилось читать Фридриха Ницше? Жаль, оночень подробно исследовал эту тему…

– Что-то вроде немецкого Раскольникова?

– Пожалуй. Только гораздо обстоятельнее и убедительнее.Раскольников все-таки как раз и есть та самая «тварь дрожащая», которую он всебе отрицал. Ход его мыслей был абсолютно верным, но вот какое воплощениемысли получили? Стукнуть топором по голове жалкую старуху, забрать какую-томелочь… Убожество! Коли уж…

Она замолчала, оглянулась спокойно, Сабинин последовал за еевзглядом.

По единственной дорожке, кончавшейся у ступенек беседки, кним подходили трое – молча, целеустремленно, поигрывая тросточками. Средний былв котелке, низко нахлобученном на глаза, те, что по бокам, – в лихозаломленных канотье. Сначала Сабинин не тревожился, но очень скоро ему стало непо себе: их походка показалась какой-то ненормально вихлючей, нарочитой, словноэто шагали по сцене три скверных актера, не способных убедительно изображатьнормальные человеческие эмоции. Он легонько коснулся браунинга через тонкуючесучу пиджака и сразу почувствовал себя увереннее.

Троица встала бок о бок, совершенно перегородив собою выходиз беседки. Они стояли и молчали – и именно такое поведение в данный моментбыло ненормальным, как ни прикидывай.

– Господа, – преспокойно сказала Надя, – вамне кажется, что нарушать уединение влюбленных весьма нетактично?

Она говорила по-немецки, и тот, что в середине, заговорил натом же языке:

– Увы, фрейлейн, обстоятельства требуют… Я и самудручен своей нетактичностью, да что ж поделать…

«А не сыщики ли? – пронеслось в голове уСабинина. – Выследили какой-то непостижимой уловкой наш путь от «Горногоручья». Ну и что, какие у них доказательства?»

– В самом деле, господа, ваше присутствие здесь крайнеобременительно, – сказал он, умышленно выбрав тот предельно хамский тон,каким особо чванливые субъекты говорят с прислугой и простонародьем. – Неубраться ли вам отсюда?

Если это сыщики, они такого тона не стерпят и моментальнопостараются внести ясность…

– Не получится, – сообщил тип в котелке. –Сожалею, что придется прервать столь пикантное рандеву, да такова уж нашапечальная обязанность. Мы – социалисты, господа, точнее говоря, мыанархисты-антисольвентисты…

– И что эта абракадабра значит? – спросил Сабинин,что-то не слышавший доселе о таком анархистском течении вообще и вАвстро-Венгрии в частности.

– Антисольвентизм – это отсутствие финансов, –невозмутимо пояснил котелок. – Это по латыни…

«Какая, к черту, полиция, – сердито подумалСабинин. – Это же громилы!»

И с расстановкой произнес вслух:

– А по-моему, к вам больше всего подходит определениена греческом – анархист-антигаменид…[24]

Котелок отнесся к его словам равнодушно – видимо, егопознания в греческом уступали латинским. Зато тот, что стоял справа, оживился ипечально протянул:

– Бог ты мой, Клаус, как несправедлив к эксплуатируемымбуржуазный мир… Мы, идейные анархисты, вынуждены слоняться по унылым аллеям безгроша в кармане, а этот буржуа, у которого наверняка много интересного вкарманах…

– И ценного, товарищ Гуго, – уточнил Клаус.

– Да, и ценного… Так вот, этот зажравшийсяпатентованный буржуа преспокойно восседает себе в этом роскошном бельведере,лакая шампанское…

– И пудрит мозги очаровательной дамочке… –поддержал третий.

– А дамочка сверкает брильянтами, награбленными утрудового класса… – сказал Клаус.

– Другими словами, мое развитое классовое чутье мнеподсказывает совершить немедленную социализацию содержимого карманов этогофранта, равно как и блескучек из дамочкиных ушек, а также с ее лебединой шейки…

– Боже, как безошибочно и последовательно твоеклассовое чутье, Гуго…

Они подхватывали друг у друга реплики, как опытный и хорошосыгранный оркестр, цедили слова вяло, со злобой, несомненно пытаясь нагнатьстраха на случайные жертвы как раз этой ленивой бездушностью. Сабинин ужесталкивался с подобным в России, когда в Нижнем…

– Ну, положим, он не столь уж последователен, товарищКлаус, – вмешался третий. – Как учит нас товарищ Август Бебель всвоем классическом труде «Женщина и социализм», социализации женщин тожеследует уделять внимание. Мое мнение – дамочку тоже следует социализировать, несходя с этого места. Посмотри, какова фигурка, каковы грудки…

– А не пойти ли вам, сударь, к чертовой матери? –по-прежнему спокойно сказала Надя.

Она, правда, употребила гораздо более смачноеприлагательное, не имевшее отношения к нечистой силе, зато вплотную связанное сэротизмом. Сабинин оторопел, не ожидавши, что такое может сорваться с ее нежныхгуб.

– Ух ты! – восхищенно воскликнул Клаус. – Адамочка-то, похоже, видывала виды… – Неуловимо быстрым движением выхвативиз-под пиджака раскрытый складной нож, он прикрикнул уже без всякого ломанья: –Сиди спокойно, франтик дохлый, тогда, смотришь, и живы останетесь. И заранеевыверни карманы, чтобы не возиться. А ты, красоточка, лучше ложись-ка сама дасмотри у меня, чтобы…