Тайфун придет из России - Сергей Зверев

– Мать честная, неужто по наши души? – ахнула Люба. – Эй, мужчины, а разве мы давали повод?

– Сейчас бы маленький гранатомет… – размечтался Мишка.

Но едва ли события у мостков имели отношение к российскому спецназу. Разразилась брань, посыпались зычные оплеухи, вооруженные автоматами люди выгрузили из кузова пленников со связанными за спиной руками. Кто-то сопротивлялся, возмущенно орал, за что и получал по затылку. Кого-то сбросили под дружный гогот, и когда несчастный не смог самостоятельно подняться, ему навешали тумаков, наставили автоматы, и бедолаге не осталось ничего другого, как встать – сначала на колени, потом на подгибающиеся ноги. Связанных людей погнали по мосткам к морю – они едва переставляли ноги, о чем-то умоляли, плакали. Автоматчики подталкивали их прикладами, награждали затрещинами. Конвоиров было не меньше трех, они гнали человек пять или шесть, а за ними, согнувшись вопросительным знаком, тащился кто-то еще, волоча за собой мешок, набитый чем-то тяжелым.

– Обычное дело, разборки между картелями, – буркнул, запнувшись, Мишка.

– Между какими картелями? – фыркнул Глеб. – В Пуэрто Фелипе единственный царь и бог – сеньор Баррозо со своими «Ночными рыцарями». И карает он тех, кто не слушается или перебегает дорогу. Что-то кажется мне, что эти страдальцы не имеют отношения к его воинству…

На мостках разыгрывалась целая драма. Кто-то не добрался до конца мостков, рухнул на колени, взмолился протяжным плачем. Его ударили прикладом по голове, схватили за шиворот и поволокли. Группа людей уже смещалась к оконечности причала. Человек с мешком уморился и сделал остановку, чтобы передохнуть.

– Да что же это творится-то на белом свете, люди добрые… – стучала зубами Маша.

Ветер доносил с причала отрывистые вопли. Кому-то подсекли ноги, выбили опору, бедняга рухнул на колени. Короткая очередь, вспышка – и мертвое тело рухнуло ничком.

– Черт, они же их расстреливают! – ахнула Маша.

На мостках произошла заминка, видно, решался важный вопрос: кто следующий? Автоматчики повздорили – они орали, как базарные бабы, махали руками. Пришли, должно быть, к консенсусу: новую жертву повалили на колени, приставили автомат к голове, выпустили очередь…

– Не могу на это смотреть, – процедил Глеб, выбираясь из укрытия и стаскивая с себя рубашку и штаны.

– Глеб, ты куда? – зашипел Черкасов. – Хрен с ними, пусть убивают друг дружку, это не наша война! У них в стране законный беспорядок, мы тут при чем? Мало нам собственных проблем?

– Глеб, Черкасов прав, не стоит оно того, – проворчала, пряча глаза, Любаша.

– Оставаться здесь, – приказал Глеб, вскарабкиваясь на обвалившийся парапет. – Меня не преследовать, хватит в деле одного дурака. Я серьезно, товарищи офицеры, не будем там толкаться. За вещами следите, чтобы в море не унесло…

Они возмутились в три горла, но он уже перевалился через парапет и камнем бухнулся в воду. Вот она, родная стихия подводника – мрачная, недружественная, холодная. Единственная безопасная среда. Глеб был в ней, как рыба в воде, и даже отсутствие аквалангистского снаряжения не портило настроения. Он оттолкнулся ногами от парапета и поплыл под водой, упруго загребая конечностями, к мосткам. Запас кислорода в легких еще не кончился, когда он вынырнул – проверить, не сбился ли с курса. Голова качалась на волнах, он всматривался в темноту. Треть дистанции отмотал, берег удалялся. На мостках копошились серые личности. Он набрал воздух в легкие и чуть не подавился, когда где-то вблизи протарахтела автоматная очередь. Скрипнул зубами, нырнул и поплыл в метре от поверхности.

Глеб мог находиться под водой полторы минуты. Мог и две, и даже три, если очень было нужно. Главное, без паники, думать о чем-то другом, потихоньку пускать пузыри… Он вынырнул именно там, где планировал, едва не прободав днище моторной лодки. Сместился кролем метров на пятнадцать, схватился за скользкие сваи, подтянулся, забросил ногу. Сжал цепкими пальцами шершавые доски и подался вверх.

Он находился метрах в десяти от того места, где разрушались человеческие надежды. Экзекуция текла своим чередом и уже подходила к завершению. Четыре тела с простреленными черепами валялись рядышком. Худощавый паренек, которому не мешало бы сходить в парикмахерскую, привязывал к телам увесистые булыжники и что-то напевал под нос. Экзекуторов было трое. Двое плечистых, исполосованных наколками, поблескивавшими в свете луны, невозмутимо выполняли работу. Третьей была женщина с хрипловатым мужицким тенором. Она вела съемку компактной видеокамерой – в назидание тем, кто еще не определился, как формировать свои отношения с «Ночными рыцарями».

Жертва, которую бандиты волокли к краю причала, тоже оказалась женщиной. Щуплая в кости, в длинной ночной рубашке, с распущенными волосами, она тоскливо выла на луну. Ее швырнули на колени, и экзекутор, нагнувшись, что-то проорал ей в ухо. Женщина замолкла, опустила голову. Глеб не успел прийти ей на помощь – он только разбирался в ситуации. Палач что-то крикнул девице, ведущей съемку, та отозвалась и засмеялась, – дескать, всегда готова. Глеб рванулся, но уже «пролаяла» очередь, и еще одно безжизненное тело ничком свалилось на настил. Палачи определенно получали удовольствие от процесса и были сильно огорчены, что все уже заканчивается.

Глеб вскарабкался на причал и присел – в его сторону никто не смотрел. Свежеиспеченному трупу привязывали камень на шею, а автоматчики обступили последнюю жертву – невысокую, щуплую, изрыгающую проклятья в адрес палачей ломающимся голосом. Это был мальчишка лет тринадцати-четырнадцати, босой, в обвисших портках, в куцей маечке, надетой задом наперед. Когда его окружили, он вскинул вдруг голову, плюнул автоматчику в лицо и выдал порцию отборной ругани – что-то вроде пожелания гореть в аду вместе со всей своей родней. Автоматчик обиделся и треснул паренька по затылку. Женщина-оператор засмеялась и засняла эту пикантную сцену. Он проорал ей что-то грозное и показал кулак, чем развеселил еще больше, потом уронил голову. Но приставить ствол к затылку последней жертвы «исполнитель» уже не успел. Пловец набросился из темноты, как акула на добычу. Женщина, стоящая к нему спиной, даже не поняла, что случилось. Он ударил ее локтем в хребет, почувствовал, как треснули позвонки, вмялись в жизненно важные органы. Она испустила булькающий звук, словно пробку выбили из горлышка, и Глеб отшвырнул ее, чтобы не мешалась. Камера прорисовала дугу, уносясь в открытое море, а любительница пикантного видео отправилась в другую сторону, свалилась с причала, но зацепилась штаниной за торчащую сваю. Автоматчики тревожно закричали, защелкали затворами, отпрыгнули от паренька, который, раскачиваясь, все еще стоял на коленях. Очередь прошила ночной воздух, но Глеб сманеврировал, ускорился, ушел из-под руки и погрузил стальной кулак в мышечную массу – как ни тренируйся, а нет приема против стали! Вырвал автомат, затвором в челюсть, приклад – на сторону, в зубы автоматчику, который тоже неважно соображал. Громила повалился, а первый отправился на прокорм акулам, красиво бултыхнувшись с при-чала. Второй пытался подняться, испуганно голосил, плюясь зубными крошками, и Глеб полоснул очередью поперек туловища. А первый ожил в пучине волн – не хотелось отправляться на прокорм акулам, вынырнул, схватился за причал, выпучив глаза и отплевываясь, и пытался что-то проорать. Второго шанса он не заслуживал – Глеб отправил очередь в голову. Отшвырнул автомат и приблизился к худосочному молодчику, который прервал свои «каменно-веревочные» работы и пятился на коленях, защищаясь руками и умоляя не убивать. Ведь у него больная мать, больные братья с сестрами, больные дальние родственники, он не виноват, его заставили, о, святой Франциск и святая Магдалена! Глеб схватил его за сальные патлы, дернул так, что едва не выдрал скальп, и «причинил тяжкий вред здоровью» (выразившийся в неизгладимом обезображивании лица), а потом спихнул с причала – пусть сам решает, жить или не жить…