Жизнь: вид сбоку - Александр Староверов

– Санька, живой, выбрался?! – искренне удивился Лампа и на радостях бросился ко мне обниматься. От него перла такая позитивная, простая и чистая энергия, что я невольно ощутил по отношению к нему нечто похожее на братство. Как будто мы однополчане, товарищи по оружию, и раскидало нас снарядами в жестоком бою, и не чаяли мы уже увидеть друг друга живыми, однако же увиделись, и скупые мужские слезы падают на наши мужественные скулы… Я устыдился собственного нелепого ощущения и, чтобы взять себя в руки, сухо спросил:

– Да мы здесь так… случайно, а вы какими судьбами?

– Ой, чо было… – мечтательно закрыл глаза Лампа, но с видимым усилием очнулся и резко крикнул в глубь корабля: – Любк, подь сюды! – Через секунду из ниоткуда нарисовалась его тайская подруга. – Вот видишь… – несколько смущаясь, сказал он, – с собой взял… Она, конечно, местная, и ей ничего не будет, но все же… Прикипел я к ней, к сучке узкоглазой… – Лампа покраснел, запнулся и вдруг неожиданно, как строгий, но гордящийся умениями своего питомца хозяин, рявкнул команду: – Любка, пиво! – Тайка исчезла и невероятным образом почти мгновенно появилась вновь с тремя банками холодного «Карлсберга» в маленьких ручках. – Все понимает, – гордо похвастался Лампа. – Только сказать не может, как собака, ей-богу. Умнее даже.

– Спасибо, – ошеломленно хором произнесли мы с женой.

– Позалуста, – опровергая утверждение Лампы о своей немоте, ответила Любка, с достоинством поклонилась и отошла в сторонку. Ее Аладдин влюбленными глазами проводил свою подругу, откупорил «Карлсберг», с наслаждением отхлебнул, крякнул и начал свой короткий рассказ.

– …Значит, загнали мы этих ушлепков юмористических в бассейн и стали водить хороводы. Весело так было, обхохочешься. Эти «В лесу родилась елочка» поют, слова коверкая, а мы уссываемся. Некоторые в прямом смысле слова, прямо в бассейн. Я, конечно, этого не одобряю, но и мужиков понять можно – душу отводили, стресс снимали после драки. А не фига над бабами нашими глумиться. Они старались, наряжались, сюрприз мужикам сделать хотели. И красивые такие были на самом деле, а эти… педерасты… ничего они не понимают в женской красоте, гомики опущенные. Ну вот… короче, водим хороводы, никого не трогаем. Чинно все так, благородно, как на утреннике в детском саду, и вдруг… Трах-бах-тарарах, взрывы, слезоточивый газ, сирены, в общем, Содом и Гоморра, светопреставление, и ОМОНа местного батальон ветром надуло. Мужики по пьяни не сообразили даже, в чем дело сразу, попытались отпор дать. Куда там… у них стволы, двоих наших, суки, ранили… Легко, правда. И тогда старший наш, ну мажоритарный акционер то есть, крикнул, чтобы мы бежали в порт, отсиделись там и поплавали денек на кораблике, а он все, мол, решит. Ну мы и побежали. Да не ссы, Санька, старший у нас голова, он непременно с узкоглазыми договорится. С чеченами и то договорился, а тут какие-то шпындрики желтокожие… Дорого, конечно, встанет, это не нас с парторгом из участка выкупать, тут парой штук не обойдешься. Ну отдаст им в крайнем случае кукурузник какой-нибудь в качестве компенсации. А зато весело, никогда я так весело Новый год не гулял. За такое веселье и кукурузника не жалко. Скажи же, Сань, весело?

Я посмотрел на счастливого, с фингалом под глазом и порванной рубашкой, Лампу, увидел позади него таких же счастливых с синяками и ссадинами мужиков, заметил рядом с ними сибирских королев в платьях для тайских трансвеститов. С их нарядов осыпались стразы, мишура облетела, страусиные и павлиньи перья были выщипаны, косметика на их лицах поплыла, но королевы тоже излучали счастье и неимоверную гордость за своих мужиков. Я еще раз внимательно оглядел соотечественников. Они не помещались в моей голове. Не вязались с белой яхтой, синим морем и благообразными европейцами в майках Polo. Они были больше всего этого. Больше моей бедной, переставшей понимать что-либо головы. Больше и страшнее… Я посмотрел на них с трепетом и тихо ответил своему сибирскому другу Лампе:

– Это было весело. Очень.

* * *

Второй серии не случилось, самые худшие наши предположения не сбылись. Нет, конечно, русские оккупировали все лучшие места на яхте, но вели при этом себя, можно сказать, даже скромно. Устали, видать, за бурно проведенную минувшую ночь. Да и европейцы особо права не качали. Во-первых, их было меньше, а во-вторых, сложные похмельные рожи восточных дикарей не вдохновляли на дискуссии о правах человека. Возможно также, что слухи о новогоднем крещении западных туристов в бассейне нашей гостиницы уже распространились по Патайе. Даже нелепые наряды сибирских королев не вызвали никакой реакции. Иностранцы просто старательно отводили глаза и сосредоточенно смотрели в море. Счастливые люди сами не понимали, от чего их спасла знаменитая европейская толерантность. Когда солнышко стало припекать, сибиряки не выдержали и обнажились. Купальных костюмов ни у кого не оказалось, поэтому зрелище выдалось не для слабонервных. Могучие мужики с округлыми пузцами, вываливающимися из семейных трусов, и не менее могучие сибирские королевы в кружевном нарядном белье. Из рюшечек и бантиков дам периодически вываливались фантастических размеров груди и попы. Многие были в стрингах. Даже я не выдержал и стал все чаще поглядывать в море. А иностранцы, наоборот, совсем перестали смущаться. Не знаю, в чем тут дело, возможно, они приняли такое поведение за особый род привычного им нудизма. В России по сложившемуся стереотипу холодно, снять шубу – уже подвиг, вот и загорают дикие русские в белье. А может, прав оказался все-таки Лампа, и педерастов среди них оказалось большинство. Как бы там ни было, круиз проходил мирно, и ничего не предвещало грядущей катастрофы.

В принципе, это получилось самое приятное похмелье в моей жизни. Корабль каждый час останавливался в райских песчаных лагунах и бухточках. Дрессированная Любка таскала из бара «Карлсберг» и вареных крабов. А мелькающие перед глазами туда-сюда роскошные тела сибирских купальщиц в мокром облипающем их формы кружевном белье создавали в чем-то даже эротическую атмосферу. Я не выдержал и тоже разделся. Только жена моя еще сопротивлялась установившимся на яхте моральным нормам и загорала в джинсах. Что ж, за нравственную стойкость я ее когда-то и полюбил. «Жизнь, несмотря на весь экзистенциальный ужас – прекрасна, – лениво думал я, потягивая пивко. – Вот оно море, вот оно солнце, вот они, удивительной, глянцевой, рекламной почти что – красоты, островки и лагуны. Вот женские тела в кружевном мокром белье, буквально вопящие о торжестве жизни и ее непременном продолжении. Вот разомлевшие от солнышка и пива мужики, выпустившие всю накопившуюся в них агрессию и ставшие снова похожими на глупых и озорных десятилетних мальчишек. Все имеет две стороны. За днем непременно наступает ночь, после тепла становится холоднее, за жизнью следует смерть. Когда-нибудь и мы, русские, успокоимся, научимся себя вести, перестанем ссать в бассейн и начнем отличать моду трансвеститов от скромной, сдержанной, но на самом деле более качественной и дорогой европейской одежды».

В этих успокаивающих душу и совесть мыслях прошла большая часть дня. Только иногда какой-то, видимо, сидящий во мне черт толкал меня под ребра и издевательски шептал:

– Ага, научатся и успокоятся… Конечно, научатся, если только по простоте своей великой мир раньше не грохнут. Ведь могут же грохнуть мир по простоте, сам знаешь, что могут. Могут? Могут? Могут?