Лучшее во мне - Николас Спаркс

Так что мне ничего не светило.

Аманда положила подбородок на колени, крепко прижав их к груди.

— Знаешь, что я часто вспоминаю? Как мы с тобой ездили на Атлантик-Бич. Помнишь морских звезд? Их вынесло на берег волной, а мы шли вдоль пляжа, сталкивая их обратно в воду. А потом мы ели один гамбургер с картошкой на двоих и наблюдали закат.

Проговорили, наверное, тогда часов двенадцать.

Аманда знала, что Доусон тоже помнил этот эпизод, и, прежде чем продолжить, улыбнулась.

— Мне нравилось с тобой потому, что ты оказался первым парнем, который не старался произвести на меня впечатление. Даже совершая обычные поступки, — бросая морских звезд в океан, деля один гамбургер на двоих и просто разговаривая, — я знала, что мне повезло. Ты никогда не старался выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле, но главное, ты и меня принимал такой, какая я есть. А все остальное не имело значения — ни моя семья, ни твои родственники, вообще никто. Были только ты и я. — Аманда сделала паузу. — Не знаю, была ли я еще когда-нибудь так же счастлива, как в тот день. Впрочем, я всегда была с тобой счастлива. И хотела, чтобы это счастье не кончалось никогда.

Доусон посмотрел ей в глаза.

— А может, оно и не кончилось.

Услышав это, Аманда, уже опытная женщина, поняла, как сильно он ее тогда любил. «И любит до сих пор», — нашептывал ей внутренний голос. Внезапно у нее возникло странное ощущение, что все, что они пережили вместе, было лишь начальными главами некой книги, заключение которой еще не написано.

Эта мысль должна была бы ее напугать, но этого не произошло. Она скользнула ладонью по вырезанным на верстаке много лет назад полустершимся инициалам.

— Я приходила сюда, когда умер мой отец.

— Сюда?

Аманда кивнула, и Доусон снова занялся карбюратором.

— Ты вроде бы говорила, что начала навещать Така лишь несколько лет назад.

— А он не знал, что я приходила. Я ему не сказала.

— Почему?

— Не смогла. Только здесь я могла взять себя в руки. К тому же мне хотелось побыть одной. — Аманда помолчала. — Это случилось где-то через год после смерти Беи, и я еще не оправилась от удара, а тут звонит мама и сообщает, что от сердечного приступа умер папа. Меня это просто убило. За неделю до этого папа с мамой приезжали к нам в Дарем, и вот пожалуйста.

Следующее, что я помню — как мы сажаем детей в машину, чтобы ехать на похороны. Мы провели в пути все утро, а когда вошли в дом, я увидела разодетую в пух и прах маму, которая почти сразу же начала меня инструктировать насчет панихиды. Словом, никаких эмоций. Казалось, ее более беспокоили подходящие для службы цветы и то, всех ли родственников я обзвонила. Все проходило словно в дурном сне, и к концу дня я остро почувствовала свое… одиночество. Тогда я, не могу объяснить почему, несмотря на позднее время, вышла из дома и поехала сюда. Затем оставила машину у дороги, уселась здесь и стала плакать. И продолжалось это, наверное, не один час. — Аманда выдохнула. На нее снова нахлынули воспоминания. — Я знаю, мой отец никогда не давал тебе шанса, но на самом деле он был неплохой человек. Мы с ним всегда лучше ладили, чем с мамой, и чем старше я становилась, тем больше мы сближались. Он любил моих детей… особенно Бею. — Помолчав, Аманда грустно улыбнулась. — Тебе это кажется странным? То, что я приехала сюда после его похорон?

— Нет, — подумав, ответил Доусон. — Ничего странного. Я, когда освободился, в первую очередь тоже приехал сюда.

— Тебе больше некуда было ехать.

— А тебе? — вскинул брови Доусон.

Он, конечно же, прав: этот дом место идиллических воспоминаний, а также место, куда Аманда всегда приходила поплакать.

Она крепче сплела пальцы, прогоняя прочь воспоминания, и устроилась поудобнее, наблюдая, как Доусон начал собирать разобранный двигатель. Время шло, а они продолжали болтать обо всем на свете, о прошлом и настоящем, рассказывая друг другу о своей жизни то, что еще не успели рассказать, говорили о книгах и странах, где всегда мечтали побывать.

Много раз слышанное когда-то бряцание гаечного ключа вызвало у Аманды поразительное ощущение дежа-вю. Вот Доусон напрягся, пытаясь открутить болт, вот он стиснул зубы, и болт подался. Доусон отвинтил его и аккуратно отложил в сторону. Точно так же, как в юности, он время от времени останавливался во время работы, показывая, что внимательно ее слушает, и таким образом давал ей понять, что она была и всегда будет важной частью его жизни. Это неожиданно остро поразило Аманду. Позже, во время перерыва, когда Доусон, сходив в дом, вернулся с двумя стаканами сладкого чая, было мгновение, одно лишь мгновение, когда Аманда вдруг представила себе другую жизнь, ту, которая она могла бы прожить, ту, о которой всегда мечтала.

Когда предвечернее солнце нависло над соснами, Доусон и Аманда наконец вышли из гаража и направились к ее машине. За последние несколько часов что-то изменилось в их отношениях — возможно, возродилась и стала жить какая-то — пусть малая — часть их общего прошлого — и это и волновало Аманду, и пугало. Пока они шли к машине, Доусону очень хотелось обнять ее, но, почувствовав ее смятение, он сдержался.

Стоя возле машины, Аманда робко улыбнулась и подняла глаза на Доусона, отметив про себя его густые, роскошные ресницы, которым позавидовала бы любая женщина.

— Жаль, что приходится уезжать, — сказала она. Доусон замялся.

— Уверен, что вы с мамой замечательно проведете время. «Возможно, — подумала Аманда, — а может, нет».

— Запрешь дверь перед отъездом?

— Конечно, — уверил ее Доусон, наблюдая, как солнце скользит по ее гладкой коже, как ветерок колышет ее волосы. — Как мы поступим завтра? Встретимся здесь, или мне ехать за тобой?

Аманда не могла решить. Ее раздирали противоречия.

— Нет смысла гонять две машины, — наконец сказала она. — Давай встретимся здесь часов в одиннадцать и поедем на моей.

Доусон, кивнув, снова поднял на нее глаза. Они стояли неподвижно. Наконец Доусон отступил назад, нарушив очарование момента, и Аманда, до этого не подозревавшая, что сдерживает дыхание, наконец выдохнула.

Она села за руль, и Доусон захлопнул дверь машины. Его силуэт резко выделялся на фоне заходящего солнца, и в какой-то момент Аманде показалось, что это не Доусон, а какой-то совсем другой, незнакомый человек. Почувствовав неловкость, она стала рыться в сумочке, отыскивая ключи, и заметила, что у нее дрожат руки.

— Спасибо за обед, — поблагодарила она.

— Рад стараться, — ответил Доусон.

Уже отъезжая, она бросила взгляд в зеркало заднего вида и увидела, что Доусон продолжает стоять, словно бы надеялся, что она передумает и повернет назад. В душе Аманды зашевелилось что-то очень опасное, то, в чем она не хотела себе признаться.

Он до сих пор ее любил. В этом у нее не осталось никаких сомнений, и эта мысль кружила ей голову. Она понимала, что это неправильно, и пыталась подавить в себе ответное чувство, но их прошлое снова дало корни, и отрицать ту истину, что впервые за долгие годы она наконец обрела свой дом, стало бессмысленно.