Исчезнуть не простившись - Линвуд Баркли

— Милостивый Боже, Тесс, это же замечательно. Они уверены?

— Уверены.

— Фантастика.

— Если бы я умела молиться, то сочла бы, что мои молитвы услышаны. Но, Терри, надеюсь, ты ничего не говорил Синтии?

— Нет.

Когда я вошел, Синтия заметила у меня на щеке слезу. Она протянула руку и смахнула ее указательным пальцем.

— Терри, в чем дело? Что случилось?

Я крепко обнял ее и ответил:

— Я счастлив. Я просто очень счастлив.

Наверное, она решила, что у меня поехала крыша. Так счастлив здесь никто еще не был.

Следующие пару дней Синтия держалась значительно спокойнее, чем последнее время. Ее утешала мысль, что Дентон Эбаньол занимается нашим делом. Я боялся, что она станет звонить ему на мобильный каждые пару часов, как произошло с телевизионным каналом, желая знать, что ему удалось разыскать, но она сдержалась. Перед тем как отправиться спать, мы сидели за кухонным столом, и Синтия спросила меня, надеюсь ли я, что он что-то обнаружит, то есть эта мысль постоянно крутилась в ее голове, но она не хотела ему мешать.

На следующий день, когда Грейс вернулась из школы, я предложил пойти на общественные теннисные корты, что за библиотекой, и она согласилась. Сейчас я играл в теннис ничуть не лучше, чем в университете, так что редко, вернее, практически никогда не брал в руки ракетку, но мне нравилось смотреть, как играют мои девушки, особенно любоваться коронным ударом Синтии слева. Вот я и потащился с ними, захватив с собой для проверки несколько сочинений. Время от времени я отрывал от них взгляд и смотрел, как мои жена и дочь бегают, смеются и подшучивают друг над другом. Разумеется, Синтия не пользовалась своим коронным ударом во время игры с Грейс, но всегда давала ей дружеские советы. Грейс делала успехи, но через полчаса я заметил, что она устала и предпочла бы читать Карла Сагана дома, как все другие восьмилетние девочки.

Когда они закончили, я предложил по дороге домой где-нибудь поужинать.

— Уверен? — спросила Синтия. — Мы же… и так тратим сейчас довольно много.

— Наплевать, — заявил я.

Синтия ехидно улыбнулась.

— Что с тобой? Со вчерашнего дня ты самый веселый маленький мальчик в городе.

Как я мог ей сказать, что меня радуют хорошие новости Тесс, если вообще не посвящал ее в эти дела? Она обрадуется, конечно, но обидится, что от нее все скрыли.

— Я просто испытываю… оптимизм, — выкрутился я.

— Думаешь, мистер Эбаньол что-нибудь узнает?

— Не обязательно. Просто такое ощущение, будто мы свернули за угол, пережили самое трудное, и дальше все будет хорошо.

— Тогда я выпью бокал вина за ужином, — заявила она.

— Обязательно, — улыбнулся я.

— А я хочу молочный коктейль, — вмешалась Грейс. — С вишенкой.

Когда мы вернулись домой после ужина, Грейс отправилась смотреть по каналу «Дискавери» что-то насчет колец Сатурна, а мы с Синтией уселись за кухонный стол. Я писал цифры в блокноте, складывая, вычитая, крутя так и эдак. Мы всегда так делали, попадая в затруднительное финансовое положение. Можно ли позволить себе вторую машину? Не разорит ли нас путешествие в Диснейленд?

— Я тут высчитал, — сказал я, глядя на цифры, — что мы сможем платить мистеру Эбаньолу не одну, а целых две недели. И при этом не попадем в богадельню.

Синтия положила ладонь на мою руку.

— Знаешь, а я тебя люблю.

В другой комнате кто-то на телеэкране сказал: «Уран», и Грейс хихикнула.

— Я тебе когда-нибудь рассказывала, — спросила Синтия, — как испортила мамину кассету с записью Джеймса Тейлора?

— Нет.

— Мне тогда, наверное, было лет одиннадцать или двенадцать, а у мамы было много музыкальных записей. Она обожала Джеймса Тейлора, Саймона и Гарфункеля, Нила Янга и многих других, но больше всего ей нравился Джеймс Тейлор. Она говорила, что он может сделать ее счастливой и может сделать печальной. Однажды мама меня ужасно разозлила, вроде я хотела что-то надеть, а эта вещь оказалась в грязном белье, и я высказалась в том смысле, что она не выполнила свою работу.

— Вряд ли ей это понравилось.

— Точно. Она сказала, что если мне не нравится, как она приводит в порядок мою одежду, то я хорошо знаю, где находится стиральная машина. Тогда я открыла магнитофон, который она держала на кухне, вытащила оттуда кассету и швырнула ее на пол. Она разбилась, пленка вывалилась, короче, кассета была испорчена.

Я слушал.

— Я замерла. Не могла поверить, что так поступила. Думала, она меня убьет. Но вместо этого она отложила свое занятие, подняла пленку, вся из себя спокойная, и посмотрела, что это за кассета. «Джеймс Тейлор, — сказала она. — На ней была песня „Улыбающееся лицо“. Моя самая любимая. Знаешь почему? Каждый раз, когда она начинается, я вижу твое лицо и улыбаюсь, потому что люблю тебя». Или что-то в этом роде. И добавила: «Это моя самая любимая песня, и каждый раз, слушая ее, я думаю о тебе и о том, как сильно тебя люблю. И сейчас мне особенно хотелось бы послушать эту песню».

Глаза Синтии увлажнились.

— Ну и после школы я села в автобус, поехала в магазин и разыскала эту кассету. Она называлась «ДТ». Я купила ее и принесла домой. Мама сорвала целлофановую обертку, поставила кассету в магнитофон и спросила, не хочу ли я послушать ее любимую песню.

Одинокая слеза сбежала по ее щеке и упала на кухонный стол.

— Я обожаю эту песню, — сказала Синтия. — И так по ней скучаю.

Позднее она позвонила Тесс. Просто так, поболтать. После разговора поднялась в гостевую спальню со швейной машиной и компьютером, где я печатал на старенькой «Роял» записки своим ученикам, и по ее покрасневшим глазам я догадался, что она снова плакала.

— Тесс думала, что у нее смертельная болезнь, но все обошлось. Она не хотела говорить мне, считала, что у меня и без нее забот хватает, поэтому решила не нагружать меня своими неприятностями. Она так и сказала — «нагружать». Ты можешь себе представить?

— Это какое-то безумие, — согласился я.

— И тут выяснилось, что на самом деле ничего такого нет, и она может рассказать мне все, но я бы предпочла знать тогда, вовремя, ты понимаешь? Потому что она всегда была рядом со мной и в любой беде… — Синтия схватила бумажный платок и высморкалась. — Страшно даже подумать, что я могла потерять ее.

— Знаю. Мне тоже.

— Когда ты вдруг стал таким счастливым, это не имело никакого отношения…

— Нет, — перебил я. — Разумеется, нет.

Наверное, я мог сказать ей правду. Позволить себе все ей поведать, но предпочел умолчать.

— О черт! — спохватилась она. — Тесс просила, чтобы ты позвонил. Наверное, хочет рассказать тебе обо всем сама. Не говори ей, что уже знаешь. Ладно? Я ведь не могла промолчать, ты понимаешь?