Пока живу, люблю - Алина Знаменская

— Это Марина со своими родителями. Они трагически погибли где-то в горах, на отдыхе.

У Вики сначала перехватило дыхание, а затем непонятно откуда взявшийся воздух рванул в горло и заставил закашляться. Но Макс, кажется, ничего не заметил. Он задумчиво гладил глянец фотографий, и Виктория чувствовала тяжесть его руки, ведь альбом лежал у нее на коленях. Надо же! Марина присвоила себе Кешкиных предков, а потом для удобства отправила их на тот свет! У Вики щеки загорелись от смятения: столько лет жить как разведчица и никогда в минуту откровения не обмолвиться мужу о своих настоящих родителях? Мало того, что это морально тяжело, это неудобно! Ведь нужно себя постоянно контролировать, нужно напрочь изолировать себя от прошлого — от друзей, родственников… Вот! Виктория быстро захлопнула альбом. Конечно, именно это Марина и сделала. Она исчезла для всех, даже для Вики. Она не хотела ничего из прежней жизни — ничего, что могло напомнить ей о детстве. Марина решила переписать жизнь набело и выбросить черновик! Вика взглянула на Макса — его пьяные глаза блестели. Вика прочитала в них полную растерянность. Марина обменяла свое прошлое на жизнь с ним. А стоил он такого обмена?

— А что любит ваша жена? — неожиданно для себя спросила она.

Макс уставился в окно и несколько раз моргнул.

— Конкретнее, — попросил он, ничуть не удивившись вопросу. Похоже, он хотел с кем-нибудь поговорить о ней.

— Из еды, например?

— Из еды? Ее любимое блюдо… Я люблю плов, который она готовит. Совершенно потрясающе.

«Вот! — подумала Вика, медленно раздражаясь. — Я люблю».

А Марина любила вареники с вишнями. Патологически любила, такое не проходит! Она их просто обожала и заставляла бабушку готовить чуть ли не каждый день, пока была вишня.

— Из музыки? — продолжала Вика, неумолимо следя за выражением Максова лица.

— «Битлз», — не задумываясь ответил он и повернулся к Виктории. — А вы любите «Битлз»? У нас с женой целая коллекция…

— Нет, — безжалостно оборвала она. — Я люблю Вивальди!

«Ничего, ничего не знаешь ты о своей жене, милый, — со злостью думала Вика. — Битлы — это не наше. „ДДТ“ мы слушали, „Аквариум“, но Марина просто балдела от Вивальди. Она всегда плакала, когда звучал его „Август“ из „Времен года“, и слезы эти были яростные, как сама музыка. А ты — „Битлз“… Да никогда они не трогали ее до слез, эти битлы. Это твое, а не ее. Вот так…»

— Из живописи? Картины она любила? — продолжала Виктория.

— Да! Вы, Вика, верно почувствовали мою жену. Она всесторонняя женщина, она… Мы в Петербурге с ней в Русском музее целый день провели. И «Лунная ночь на Днепре» Куинджи… Мы стояли около этой картины так долго… Я помню. Знаете, у отца родственники на Украине, мы с братом там бывали. Очень похоже.

Понятно… Куинджи, значит… Вике стало трудно сдерживать себя. Да простит ей Куинджи, он великий мастер, и «Ночь на Днепре» — безусловно, шедевр. Но Марина, та Марина, которую помнила Вика, не понимала такой живописи. «Зачем, — говаривала она, — ведь есть фотография!» Ее привлекали картины, в которые надо было вдумываться, где было второе дно. Ей нравился модерн. Символисты. Авангардисты. На это откликалась ее мятежная душа. Вика хоть и не разделяла вкусов подруги, но уважала. И прекрасно понимала, что да, с годами можно прийти от понимания реалистической живописи к восхищению модерном. Но — наоборот?..

Они стояли перед картиной Куинджи потому, что та тронула Макса. Вот и вся петрушка. Та догадка, которая зародилась у Вики давно, теперь обретала реальные очертания: ее подружка не была счастлива в браке! Она «пристроилась» к Максу, выражаясь словами Александры, засунула все свое в старый сундук на чердаке и выбросила ключ. Решила, что живет, а сама — медленно умирала!

Макс сидел, откинувшись на подушку, и смотрел прямо перед собой невидящими глазами. Рукой он поглаживал обложку семейного альбома. У Вики возникло острое желание заехать этим альбомом ему по голове. Смести все его бумажки со стола — соседство, оскорбляющее компьютер. Но она подавила в себе невольный порыв и, заложив руки за спину, сказала:

— Я мало знаю вашу жену, Максим-Александрович, но из ваших слов составила кое-какое мнение о ней. Спорный вопрос, что любит такая женщина, но бесспорный — что не любит.

— Что же, по-вашему? — спросил он, продолжая смотреть мимо нее, куда-то поверх бутылок.

— Одно я знаю наверняка: она терпеть не может алкоголиков! — отчеканила Вика, повернулась и ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

* * *

На следующий день Вика отправилась посетить Марину. Было тепло, и Вика рассчитывала погулять в парке, но Марина не спустилась, и Вике разрешили пройти к ней в палату. Марина лежала на кровати под системой. Виктория входила в эту палату как в другое измерение — сразу все смещалось в ее голове, и каждый раз, готовясь к разговору с подругой, Вика все же оказывалась неготовой.

— Сядь вон там, чтобы я тебя видела, — сказала Марина, и Вика послушно устроилась у, нее в ногах. — Как дела дома?

— Макс вчера показывал мне ваши фотографии, — без предисловий начала Вика.

Марина внимательно посмотрела на подругу, но уточнять не стала, молча ждала продолжения.

— Почему ты до сих пор не рассказала ему о родителях? Виктория не собиралась выступать с обвинениями. Ей необходимо было понять.

— Он бы никогда не женился на мне, зная, кто мои родители.

— Но почему?! — Виктория искренне не понимала. Даже не Макса, который не хотел в жены дочь алкоголиков. Нет. Она не могла понять Марину. — Ты что, его безумно любила?

— Я выбрала его. Когда училась на втором курсе, умерла бабушка. Я осталась одна, и единственным способом остаться на плаву, не скатиться до проституции или нищеты я видела для себя замужество.

Марина говорила спокойно, не напрягаясь, рука покорно лежала вдоль тела, прикованная к прозрачной системе с лекарством.

— Мне нужна была работа, и в институте меня устроили лаборанткой к юристам. Я их всех знала в лицо. Даже личные дела посмотреть была возможность. Я не хотела сюрпризов, поэтому выбрала Макса. Он потомственный адвокат. И дед адвокат, и отец, и брат отца, ну и он, старший сын в семье. Их семья казалась мне идеальной. Все друг за друга горой, все там интеллигентно. И вдруг я, дочь алкоголиков. Это нонсенс. И поэтому я сказала, что не бабушку похоронила, а родителей. А заодно и брата — Кешку. В принципе недалеко от правды — Кешка теперь наркоман. А дядя и тетя из Первомайска к тому времени уехали, так что если бы мои новые родственники стали выяснять, кто да что, то выяснили бы, что действительно был такой Свитов, работал, а потом перевелся куда-то. И все, след его пропал, потому что дядя ударился в бизнес и со старыми друзьями не знается.

— Ну а если бы случайно? Кто-нибудь из старых знакомых…