Все мы только гости - Евгения Горская

Тамаре отчего-то расхотелось расспрашивать Владислава дальше. Она поставила пустую чашку в мойку – пусть моет, если ему хочется. Она посуду мыть не станет, разве что только при Сереже.

Она никогда не оценивала людей по степени наличия у них совести. Она делила людей на умных и дураков, или, что то же самое, на богатых и бедных. Сергей Овсянников был богатым и умным. При чем тут совесть?

Она подошла к окну и слегка отодвинула занавеску. Перерытый при строительстве участок выглядел убого, только вдоль забора плотно росли кусты акации.

Думать про совесть было неприятно и почему-то тревожно. Ясно почему – она всегда была с собой честна, – потому что Сереже может очень не нравиться, как она когда-то поступила с Линой и Костей. Впрочем, он об этом, скорее всего, не знает.

Акации нужно будет вырубить и посадить что-то более изысканное. Или, по крайней мере, полезное.

Дом Овсянникова Филин видел хорошо, как на ладони. Правда, окна первого этажа загораживали какие-то кусты, но сейчас ему окна без надобности, нужно только отследить, кто появится в доме.

Филин несколько дней назад снял эту комнату, смотрящую окнами на особняк местного олигарха. Комната располагалась в двухэтажном кирпичном домике, который вполне могла бы занимать одна семья, настолько он выглядел ухоженным и уютным. Только отсутствие огороженного участка да разномастные занавески на окнах ясно говорили, что дом многоквартирный. Филин разговорился с женщинами, сидевшими у крылечка на лавочке, и тут же договорился с хозяйкой – крошечной сухонькой старушкой, что снимет приглянувшуюся комнату на месяц. Его еще тогда неприятно кольнула легкость, с какой он получил возможность наблюдать за домом мэра, ничего легкого Филин не любил.

Вот и оказалось, что легкость не к добру – возись теперь с девками.

В комнате Филин появляться не собирался до тех пор, пока не придет время следить за Овсянниковым через прицел, но проклятые девки заставили его изменить планы.

Старушка-хозяйка оказалась проницательной, сомневалась, что ушел Филин от изменницы-жены в чем был. Прямо она этого не говорила, но он чувствовал. Ну и бог с ней, с хозяйкой. Не верит и ладно. А в полицию со своими подозрениями не пойдет, в этом Филин уверен, деньги, за которые он сторговался, для старушки значат много. Филин искренне пожалел бабку, передавая ей половину оговоренной суммы – аванс. В Москве для любого работающего такие деньги – копейки, а для здешних пенсионеров сумма значительная. Особенно для тех, у кого нет собственного огорода.

Увидев Тамару, Филин не удивился. Показалось странным только, что мужик с длинными волосами привез ее одну, без подружки. Машину, въехавшую во двор дома напротив, видно было хорошо, и Филин ждал, что за вылезшей из салона Тамарой появится та, вторая, но Тамара с мужиком-конвоиром прошествовала в дом, а подружка так и не появилась.

Сейчас на Тамаре были брючки. Женщин в брюках Филин не любил, но ее даже брюки не портили, жаль, что расстояние от машины до крыльца было всего ничего, а то так и смотрел бы на ее плавную неторопливую походку.

Она давно исчезла за закрывшейся дверью, а Филин все торчал у окна, стоя боком и прикрываясь тюлевой занавеской.

Все пошло наперекосяк с этим заказом.

Еще у ресторана, когда Филин впервые увидел Тамару и она показалась ему смутно знакомой, не понравилась ему эта встреча. Впрочем, тогда Тамара показалась ему не столько знакомой, сколько кого-то очень напоминающей. Ему нужно будет обязательно понять, кого Томка ему напоминает.

А потом, когда он увидел и узнал ее на привокзальной площади, ему тем более не понравилась эта встреча. Не понравилась гораздо больше, чем в первый раз.

Зато ему очень нравилась сама Тамара, нравилась настолько, что он совершил глупую и безрассудную ошибку, сунувшись к ней домой. Или тогда он еще не понял, что она ему нравится?

Вот потом, когда она от него сбежала и он искренне ею восхищался, она понравилась ему уже всерьез.

Вообще Филин женщин никогда не обижал, даже если ему приходилось в рамках очередного заказа их убирать, делал он это очень аккуратно, никогда не допускал, чтобы жертва мучилась.

Филин прилег на кушетку, накрытую вышитым вручную покрывалом, и не заметил, как задремал. Впрочем, он знал, что к нужному часу обязательно проснется.

С директором завода Тропинин договорился быстро, тот даже не поинтересовался, за каким чертом тому приспичило переезжать из городской гостиницы, да еще вместе с какой-то бабой. Сейчас, слава богу, не прежние времена, приводи в номер кого хочешь, если одному скучно. Павел продиктовал фамилию-имя-отчество, и Лину ждал в проходной многоразовый пропуск.

Два гостиничных номера располагались на третьем, последнем, этаже здания заводоуправления и неожиданно оказались очень уютными. Делать в номере было совершенно нечего, Лина походила из угла в угол, постояла под душем, посмотрела в окно на пыльный заводской двор и окончательно поняла, что находиться здесь глупо и незачем.

Веселенький номер с розовыми обоями и светлой мебелью почему-то вызвал неприятное тоскливое чувство унылого одиночества, даже радость от встречи с Павлом улетучилась, как будто ее и не было.

Номер неожиданно напомнил ей тот, в котором они со Стасом останавливались, путешествуя по северу Африки. Ничего общего не было в захолустной заводской гостинице с вполне приличным отелем: ни широченной кровати, ни огромного телевизора на стене и окна с видом на море, было только желание немедленно исчезнуть отсюда.

Там, в отеле, номер тоже казался розовым от лучей вечернего солнца. Лина тогда долго стояла под прохладным душем, смывавшим все неприятности, усталость от долгих командировок, от возможных реорганизаций в фирме, от размолвок со Стасом, от давней, но все равно ощутимой утраты бабушки… От всего.

В комнату из душа она вошла совсем другой, она до сих пор помнила тогдашнюю легкость, и свою улыбку, и собственные мысли с ожиданием сиюминутного и долгого счастья. Стас доставал одежду из чемодана, Лина бросилась ему помогать, они мешали друг другу и смеялись, толкаясь у раскрытого шкафа. Пожалуй, она так весело больше не смеялась с того злополучного отпуска. Только улыбалась, когда этого требовала вежливость.

– На море пойдем или обедать? – спросил Стас, бухнувшись в мягкое широкое кресло.

– На море, – решила Лина. Ей до смерти хотелось войти в ласковую воду, поплавать, а потом просто лежать, качаясь на волнах.

Она ничего не заметила, когда они спускались в лифте, и потом, когда шли по раскаленной даже вечером дорожке. Только через несколько минут она поняла, что муж молчит и не смотрит на нее, как будто ее и вовсе нет.

– Стас, в чем дело? – остановилась Лина. – Ты что?

– Ты хотела на море, – не останавливаясь, бросил он сквозь зубы. – Вот и иди.

– В чем дело? – Лина еле догнала его. – Ну пойдем обедать, если хочешь.