Сосны. Город в Нигде - Блейк Крауч

– Дэвид Пилчер, – представился мужчина, протягивая руку.

– Что вы с ним сделали? – спросила Тереза, игнорируя протянутую руку. – Он мертв?

– Можно войти?

Тереза освободила дверной проем, и Пилчер переступил порог. На его черных туфлях блестели бусинки дождевых капель.

– Я могу их снять, – указал он на туфли.

– Не стоит утруждаться.

Тереза провела его в гостиную, где они сели друг напротив друга – она на диван, а Пилчер на деревянный стул с прямой спинкой, который она приволокла от обеденного стола в столовой.

– Вы нынче вечером задавали прием? – полюбопытствовал он.

– Празднество в ознаменование жизни моего мужа.

– Звучит очаровательно.

Внезапно на Терезу навалилась безмерная усталость, свет лампы над головой стал почти несносен для сетчатки.

– Откуда у вас фотография моего мужа, мистер Пилчер?

– Это неважно.

– Для меня важно.

– А что, если я скажу вам, что ваш муж жив?

Добрых десять секунд Тереза даже вздохнуть боялась.

Слышался шум посудомойки, стук дождя по кровле, ее колотящегося сердца, но ничего более.

– Кто вы? – спросила.

– Это неважно.

– Тогда как же мне доверять…

Он поднял ладонь, чуть прищурив свои черные глаза.

– Сейчас лучше просто послушайте.

– Вы работаете на правительство?

– Нет, но опять же, я здесь принципиальной роли не играю. Важно то, что я должен вам преподнести.

– Итан жив?

– Да.

Горло перехватило, но Тереза удержала себя в руках.

– Где он? – лишь шепотом сумела выдохнуть она.

Пилчер покачал головой.

– Я мог бы, сидя здесь, поведать вам все-все, но вы бы мне не поверили.

– Откуда вам знать?

– По опыту.

– Так вы мне не скажете, где мой муж?

– Нет, и если спросите меня снова, я встану, выйду за дверь, и больше вы никогда меня не увидите, а значит, больше никогда не увидите и Итана.

– Он пострадал? – Тереза чувствовала, как эмоции, сбитые в тугой ком позади грудины, понемногу идут на спад.

– Он в полном порядке.

– Вам нужны деньги? Я могу…

– Итан вовсе не похищен ради выкупа. Это не имеет ни малейшего отношения к деньгам, Тереза. – Пилчер резко подался вперед, сидя на самом краешке стула и глядя на нее пронзительными черными глазами, пристальный взор которых выдавал таящийся за ними мощный интеллект. – Я распространяю на вас и вашего сына одноразовое предложение.

Сунув руку во внутренний карман своего пальто, Пилчер бережно извлек пару полудюймовых стеклянных флакончиков с прозрачной жидкостью, заткнутых микроскопическими пробочками, и поставил их на журнальный столик.

– Что это? – спросила Тереза.

– Воссоединение.

– Воссоединение?

– С вашим мужем.

– Это шутка…

– Нет, вовсе нет.

– Кто вы такой?

– Мое имя – единственное, что я могу вам сообщить.

– Что ж, оно мне ни о чем не говорит. И вы ожидаете, чтобы я – что? – выпила это, только чтобы поглядеть, что произойдет?

– Вы вполне можете отказаться, Тереза.

– Что в этих флаконах?

– Мощное седативное средство краткосрочного действия.

– И придя в себя, я чудом воссоединюсь с Итаном?

– Все обстоит несколько сложнее, но вообще говоря, да.

Повернув голову, Пилчер бросил взгляд на окна фасада, а затем снова сфокусировал взгляд на Терезе.

– Скоро рассветет, – сказал он. – Мне нужен ваш ответ.

Сняв очки, женщина потерла глаза.

– Я не в состоянии принять подобное решение.

– Но должны.

Опершись ладонями о колени, Тереза медленно поднялась на ноги.

– Это может быть ядом, – указала она на столик.

– С чего вы взяли, что я хотел бы причинить вам вред?

– Понятия не имею. Может, Итан во что-то впутался.

– Если бы я хотел убить вас, Тереза… – Он прикусил язык. – Вы производите на меня впечатление человека, умеющего читать по глазам. Что вам подсказывает нутро? Что я лгу?

Подойдя к каминной доске, Тереза остановилась там, разглядывая семейный портрет, сделанный в прошлом году – Итан и Бен в белых рубашках поло, она в белом летнем платье, кожа у всех отфотошоплена до безупречности, а черты проступают под студийным светом очень отчетливо. В то время они подсмеивались над тем, насколько слащавым и постановочным получился снимок, но теперь, в предрассветном безмолвии гостиной, перед лицом шанса увидеться с ним снова, при виде фотографии всех троих под горло у нее подкатил ком.

– То, что вы делаете, – промолвила она, не сводя глаз с мужа, – если это липа… ничего более жестокого не придумаешь. Предложить горюющей вдове шанс увидеться с мужем снова…

Она поглядела на Пилчера и спросила:

– Это реально?

– Да.

– Я хочу вам верить, – призналась она.

– Знаю.

– Просто отчаянно хочу.

– Я понимаю, что это прыжок в неизвестность, требующий безоглядной веры, – заметил он.

– И из всех ночей, – проронила она, – вы выбрали именно эту. Когда я устала, пьяна и через край полна мыслями о нем. Я бы сказала, это не случайно.

Протянув руку, Пилчер взял один из флакончиков.

Приподнял.

Тереза смотрела на него.

Набрала воздуха в грудь, выдохнула.

И зашагала через гостиную к лестнице.

– Куда вы? – поднял голову Пилчер.

– Забрать сына.

– Значит, вы это сделаете? Пойдете со мной?

Остановившись у основания лестницы, Тереза оглянулась на Пилчера через гостиную.

– Если я это сделаю, – проговорила она, – сможем ли мы вернуть прежнюю жизнь?

– Что вы имеете в виду под «прежней жизнью»? – вопросил Пилчер. – Этот дом? Этот город? Своих друзей?

Тереза кивнула.

– Если вы с Беном решите отправиться со мной, ничто и никогда уже не будет по-прежнему. Этого дома вы больше не увидите. Так что в этом смысле – нет.

– Но я буду с Итаном. Наша семья будет вместе.

– Да.

Тереза двинулась вверх по лестнице разбудить сына. Может, дело в изнеможении, может, в чувствах, но все казалось совершенно ирреальным. Словно воздух пропитан электричеством. В закоулках сознания внутренний голос криком кричал, что она дура. Что ни один человек в здравом рассудке даже рассматривать не станет подобное предложение. Но пока Тереза достигла второго этажа и двинулась по коридору к комнате Бена, то уже признала, что рассудок покинул ее, что ее действия не опираются ни на логику, ни на здравый смысл. Она сломлена и одинока, а сверх всего так тоскует по мужу, что даже сомнительная возможность жить с ним – воссоединить семью – заслуживает того, чтобы списать все остальное со счетов.