Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази

Ни одна книга ни при каких обстоятельствах не могла покинуть библиотеку, ни один человек, какой бы властью он ни был облечен, не мог вынести рукопись из этих стен — будь то бургомистр, король или его святейшество Папа Римский. Внутри архива ни один смертный не мог воспротивиться власти старого библиотекаря. Гутенберг выжидал, притаившись за колонной, чтобы старик занял свое привычное место на стуле и задремал. Он еле слышно приблизился к порогу, приложил ухо к двери и услышал посапывание библиотекаря. Осторожно повернув дверную ручку, Гутенберг улыбнулся: дверь, по счастью, не была заперта на замок. Он легонько толкнул одну из створок и, словно тень, просочился внутрь, оставив дверь полуоткрытой, чтобы лишний раз не шуметь.

Старик, по своему обыкновению, крепко спал. Сердце Гутенберга стучало как барабан, он на цыпочках прокрался к полке, на которой хранилась Библия, — прямо над головой библиотекаря. К ужасу грабителя, книга стояла намного выше, чем ему помнилось. Он поднял руку, вытянул кончики пальцев, но так и не смог до нее дотянуться. Наверное, здесь может помочь осторожный прыжок, решил Гутенберг. Это было очень рискованное движение — ведь пришлось бы перегнуться через плечо спящего. Иоганн согнул колени, изготовился прыгать, но потерял равновесие и пошатнулся под тяжестью собственного тела. Гутенберг едва не обрушился на прислужника, но счастливый случай распорядился так, что Иоганну удалось ухватиться за стеллаж и устоять на ногах. Вот только пола его куртки скользнула по щеке старика. Гутенберг замер и в ужасе смотрел, как библиотекарь трясет головой и подносит руку к пухлой щеке, отгоняя несуществующую муху. Иоганн все-таки разбудил старика — тот просто не пожелал раскрыть глаза.

Незваный посетитель совсем разнервничался — он боялся, что биение его сердца разнесется по всему залу. Он замер и перестал дышать, пока снова не услышал громкий храп. И тогда Иоганн предпринял еще более рискованный маневр: он поставил ногу на нижнюю полку, рукой зацепился наверху и вот наконец завис над библиотекарем и протянул правую руку к Библии. Опускался Гутенберг с неменьшей осторожностью; когда обе его ноги упрочились на полу, он вздохнул с облегчением. И тогда по залу пролетел мощный порыв ветра. Иоганн с ужасом увидел, что дверь, которую он оставил открытой, начала закрываться так резко, что хлопка было не миновать. Гутенберг бросился к ней плавными скачками — так выступает голенастая птица, и вот в тот самый момент, когда дверь была готова захлопнуться, Гутенберг вытянулся изо всех сил и сумел избежать стука, просунув между двумя створками бесценную Библию. Все так же балансируя на растянутых ногах, Иоганн перекрестился: он возблагодарил Бога и при этом извинился перед Ним за то, что употребил Его Книгу столь вульгарным образом. А библиотекарь продолжал спать.

И вот наконец Гутенберг вышел из архива, как можно тише притворив за собой дверь. Когда гравер повернулся, чтобы уходить, он натолкнулся на другого посетителя библиотеки. Придя в себя от неожиданного удара и удивления, Иоганн увидел, что перед ним стоит сам страсбургский бургомистр. У гравера не было никаких причин умирать у библиотечных дверей — вот только в правой руке он держал прекраснейшую во всем городе Библию, которая к тому же никогда не покидала пределов библиотеки. Ему удалось спрятать Священное Писание за спиной. Цвет лица, взгляд, само состояние Гутенберга придавали ему столь необычный вид, что бургомистр даже спросил, все ли с ним в порядке.

— Да… вполне… нет, вообще-то, — промямлил незадачливый похититель Библий, еле удерживая равновесие.

— Вам бы лучше отдохнуть, вы действительно неважно выглядите, — произнес бургомистр.

Гутенберг поблагодарил его за заботу и за неожиданное дозволение. Он склонил голову и рассыпался в благодарностях, целью которых было ненароком не показать Книгу. Как только высокое начальство вошло в библиотеку, Иоганн спрятал Библию под одежду и покинул здание все с тем же ошарашенным видом, с каким и вошел.

Никто не знал, что под его одеждами таится сокровище ценою более сотни гульденов.

Прокурор встал, прошагал к аналою и снова взял Библии, которые показывал судьям в первые дни процесса. После никем не замеченного столкновения писца и прокурора пульс Ульриха Гельмаспергера стал неровным, а почерк — мелким и менее разборчивым. Но как бы то ни было, это обстоятельство, на которое могли обратить внимание лишь профессионалы-каллиграфы, не помешало писцу верно отражать слова прокурора.

— Господа судьи! Я уже рассказывал, что был крайне озадачен, обнаружив, что в подпольных мастерских этих злоумышленников была создана фальшивая Библия, совершенно неотличимая от той, которую я сам когда-то переписал. Я спрашивал, способны ли вы отличить истинную работу от фальшивки, поскольку даже мне, скромному переписчику, создателю истинной копии, не удалось обнаружить различий. И если мое изумление было велико несколько дней назад, то теперь оно возросло еще более — ведь я сумел выяснить, что ни одна из этих версий не является подлинной.

Члены трибунала пришли в смятение; Зигфрид из Магунции вернулся к аналою и вытащил из ящика третий экземпляр, но виду неотличимый от двух первых Библий. Теперь прокурор напоминал придворного чародея. Зигфрид обеими руками поднял третью книгу и заговорил:

— Путем кропотливых исследований я установил, что мною была переписана именно эта Библия. Вы тоже сможете в этом убедиться, поскольку две другие книги полностью между собой совпадают, а у этой есть небольшие отличия — ведь она была написана человеческой рукой, а не создана дьявольской машиной, способной породить сотни, тысячи, миллионы абсолютно одинаковых фальшивок.

Судьи были совершенно подавлены этой новостью. Они еще не успели прийти в себя, а прокурор воспользовался тишиной, чтобы выдвинуть новое обвинение:

— Ваши преподобия, я обвиняю подсудимых в воровстве, ведь для создания своих фальшивок они воспользовались моими рукописями. Вот эта Библия, написанная мною, была обнаружена в подпольной мастерской Иоганна Гутенберга, и она служит неопровержимым доказательством моих слов.

Гутенберг вовсе не планировал присвоить себе прекрасную Библию из библиотеки, он собирался вернуть книгу прежде, чем ее хватятся. Конечно, сотня золотых была для гравера изрядной ценностью. Но Гутенберг знал, что, если у него получится запустить свое дело, его выгода приумножится ad infinitum.[48]Самое главное, действительно, заключалось в умении приумножать. Гутенберг нуждался не в городской Библии, а в каллиграфии Зигфрида из Магунции. Убедившись в ограниченных возможностях деревянных брусков, Иоганн решил изготовить подвижные литеры из металла. Все, кто знал этого человека, признавали его большой талант и способности к самым различным ремеслам; однако же талантом переписчика он не обладал. Гутенберг раз за разом пытался скопировать почерк лучшего каллиграфа Германии, вооружившись пером, бумагой и чернилами. Вначале он переписывал Библию целыми главами, потом ограничился перепиской одного стиха — таким образом Гутенберг заполнял листок за листком; в конце концов он принял решение просто выписывать буквы, повторяя каждую из них множество раз, — так учатся писать маленькие дети. Иоганн с раздражением убедился, что его буквы не только отличаются от букв Зигфрида из Магунции, но и друг на друга не похожи. Гравер волновался: если он не способен даже перенести знаки мастера на бумагу, как же ему осилить их в металле? Поражение обошлось Гутенбергу минимум в сотню листов, несколько флаконов чернил и немалое количество перьев. По сравнению со всем, что он уже потратил, этот расход выглядел совсем ничтожным, однако для человека, лишившегося всех своих сбережений, даже одно перо равнялось целому состоянию.