Лиззи - Артур Болен

жалею. Я теперь всех жалею. Правда. И чувствую, что мне надо обязательно что-то успеть. Пойми, Майя, я за десять лет потерял столько друзей, приятелей, знакомых, сколько раньше теряли только на войне. И что бы все оставалось как прежде? Что бы я сделал вид, что ничего не было? Но это же безумие! Было! Было! Ты всего не знаешь, а я помню и то, что за любые деньги готов забыть. Как Серега лежал в морге, вместо лица какое-то месиво, Танька, жена, стоит белая, как полотно, ничего не соображает…. Бурнаш… У него сестренка инвалид первой группы, обещал ей Красное море показать, его тамбовские так отметелили, что родные не могли опознать. Рома… разложился заживо за несколько дней… какая боль его мучила… Думаешь, я не помню, о чем они мечтали? О сказочных замках на Лазурном берегу, о пальмах на Майорке. Серега остров хотел себе купить в Тихом океане. И купил бы. Только сдох бы и там от тоски или от наркотиков. Я не могу закрыть на это глаза, поверь. Пытался. Так я устроен. Вижу то, что есть. И вижу, что есть люди, которые живут по другим законам. Хочу понять их. Неужели тебе самой не хочется?

– У меня есть Яна.

– Брось! Завтра Яна задаст тебе те же вопросы, а тебе ответить на них будет нечего.

– Давай закурим? – предложила Майя – помнишь, ка раньше? Прямо в постели? После хорошего траха?

Я сбегал за сигаретами и пепельницей, открыл окно и мы задымили, наслаждаясь собственным хулиганством.

– У тебя много осталось?

– На старость хватит. Если доживу. Вопрос – как… Знаешь, у меня нет, как у вас, евреев, этой уверенности, что работать надо не покладая рук, откладывая копеечку к копеечке. Что земные дела вообще имеют большой смысл. Я и раньше хотел поставить ногу на грудь поверженному врагу сильнее, чем заработать. Победить! Прославиться! Преодолеть! Спасти весь мир, а если не удастся – весь мир уничтожить! Мы когда с Серегой начинали, думал – вот оно! Настоящее дело. Риск и мужество. Бесконечная битва. Деньги рекой! Фанфары – туш! А тут Ты – вся в красном! Очень хорошо помню нашу первую встречу. Стоит такая, с огромными еврейскими глазами, в которых читалась мудрость веков, с прекрасным английским, с папой, который легко цитирует Шекспира… что еще надо, чтобы мальчик с улицы Народной потерял голову? Айвенго и Ревекка 20 века. Хотел добыть тебе царскую корону. А добыл… сама помнишь, как прятались по дешевым гостиницам, съемным квартирам, как прогибались перед адвокатами… Разве об этом мечтал рыцарь?

– О чем же теперь мечтает рыцарь?

И тогда я рассказал про Лизу. Сначала ведь не хотел говорить и вдруг прорвало. Пожалуй, я даже сгустил краски. Почему-то легче было признать, что вся эта история – чистая авантюра, а я – последний дурак. Клюйте дурака! Но, к моему удивлению, Майя отнеслась к рассказу серьезно. Переспросила подробности, замолчала надолго.

– Да, похоже ты и в самом деле чего-то понял в жизни – наконец промолвила она задумчиво – хорошая сестренка у Янки народилась. Шучу! Хотя, знаешь, в Европе сейчас модно усыновлять детей. И даже подростков. Впрочем, я особо не удивлена. Ты всегда был таким… не от мира сего. За это, впрочем, я тебя и любила.

– Любила? А сейчас?

– А это будет зависеть от того, как ты сейчас будешь стараться. Помнишь еще мои маленькие слабости? Только сначала я сбегаю в ванну.

13 глава

Майя захватила меня властно и бесцеремонно. Мы ездили с ней в магазины, ходили в Эрмитаж, были в Петродворце, Пушкине, Гатчине. Скатались и в ее любимое Комарово, к могиле Ахматовой, но прежде заехали в Солнечное и искупались в заливе. В прохладной, зеленой воде. Волна была приличная и я нахлебался зеленых, вонючих водорослей до изжоги. Майя была в восторге.

– Обожаю наш залив. Смотри – я вся зеленая! Ужас! А дно хорошее. Еще бы кабинок поставить. Кафешки бы тоже не помешали. Долго думаете, ребята. Отдайте в частные руки и все будет! А помнишь, как гуляли тут в апреле? Солнце уже печет, а на песке глыбы льда. И у берега ледяная кромка, а за ней черная гладь и ослепительные блики! Нигде так не понимают весну, как у нас, можешь мне поверить. И солнце любят по-настоящему только у нас. Ну, быть может еще в Норвегии.

Оставив под невысокими сосенками на земле полотенца, мы с удовольствием прогулялись по пляжу. Народу было немало. В красном купальнике-бикини Майя была настоящей, благоухающей женскими гормонами и феромонами, сочной секс-бомбой, на которую открыто заглядывались мужики, а тетки недовольно отворачивали взоры. Я и сам смотрел на нее с открытым вожделением. Она заметила это и открыто позировала, принимая академические позы: твоя, любуйся, можешь даже потрогать.

Ночью мы доходили с ней до полного бесстыдства, сменив за неделю уже три простыни. Я не припомню, чтоб мы в молодости были способны на такое. Раньше мне мешал стыд. Раньше я был мачо, который каждую ночь доказывал себе и жене, что он самый крутой самец в мире, теперь я просто хотел ее и был похож на обжору, которому диетологи сообщили после долгого воздержания, что сладкое, оказывается, полезно и его можно жрать без ограничений.

– Тайм-аут! – не выдержал как-то под утро я, упав на спину и распахнув руки – больше не могу.

– Отдохни. Только недолго. Я хочу еще.

– Как же ты обходишься без этого на чужбине?

– Работаю как вол. Да и научилась… обходиться подручными средствами. Дурное дело не хитрое. Теперь надолго хватит, ты еще не потерял форму, молодец.

– Это ты молодец. Мертвого разбудишь.

– Олежек…

– Да…

– Ты сказал – помнишь? – что жалеешь меня. Сильно?

– Да…

– Правда? Сильно-пресильно? И выполнишь мою просьбу? Поклянись!

– Ну… клянусь, лиса ты этакая.

– Тогда прости меня. Прости за то, что убежала. Я испугалась. За Янку, за себя. Ты же помнишь, что случилось. Дефолт, бардак полный, люди озверели, чуть ли не гражданская война… Я другого выхода не видела: бежать без оглядки куда угодно, лишь бы подальше от этой страны. А ты уперся. Разозлилась я тогда. Думала, что ты размазня, прости. Ты не подумай, что мы плохо устроились в Барселоне, нет! Все в порядке. Только папа недавно сказал мне вдруг, когда мы гуляли с ним по Рамбла: «Подумай, доча, хорошенько, еще есть время. Ты загрустила, я же вижу. Выбор есть. Или эта милая улица, которую ты любишь, или – Россия.