Смерть после полудня - Эрнест Хемингуэй

— Я нахожу эту историю весьма прискорбной, сударь.

— Сударыня, все истории, дай им только время, завершаются смертью, а тот, кто прячет от вас сей факт, недостоин зваться правдивым рассказчиком. В особенности все истории про моногамию кончаются смертью, и мужчина-однолюб, пусть он и живет зачастую счастливо, умирает в страшном одиночестве. Нет в смерти более одинокого человека — за исключением самоубийцы, — нежели тот, кто, проведя много-много лет с доброй женой, переживет ее. Когда двое любят друг друга, это добром не кончается.

— Я не понимаю, сударь, что вы имеете в виду под словом «любовь». В ваших устах оно звучит не очень привлекательно.

— Сударыня, хотя слово древнее, каждый берет его и собственное пользование новехоньким и изнашивает самостоятельно. Это слово заполнено смыслом, как надутый бычий пузырь, и теряет его столь же быстро. Его можно проткнуть как пузырь, затем заклеить и вновь надуть, а если его у вас нет, то для вас оно и не существует. Все толкуют о любви, но те, у кого она есть, ею помечены, и не хочу я о ней говорить, потому что из всех тем для разговора она самая смехотворная, только дураки проходят через нее по нескольку раз. Да я лучше сифилис подцеплю, чем влюблюсь в новую женщину, пока у меня кто-то есть.

— Но какое отношение это имеет к быкам, сударь?

— Никакого, сударыня, ровным счетом никакого, я лишь треплю языком, отрабатывая ваши денежки.

— Меня заинтересовал предмет нашего разговора. Чем же любовь помечает своих владельцев? Или это была просто фигура речи?

— Те, кого действительно посетила любовь, после ее ухода оказываются помечены своего рода безразличием. Я говорю это как натуралист, не из желания подпустить романтики.

— Ужасно неприятно такое слышать.

— Я не нарочно, сударыня, за что купил, за то и продал.

— Впрочем, я частенько слушаю вас с удовольствием.

— Смею надеяться, сударыня, что я вновь доставлю нам радость.

Разглядывая боевого быка на скотном дворе, никто не может сказать заранее, будет ли он храбрым на арене, хотя, как правило, чем бык спокойней, чем невозмутимей, чем меньше нервничает, тем больше шансов за то, что он проявит себя храбрецом. Дело в том, что чем бык храбрее, тем он уверенней в себе и тем меньше блефует. Все внешние признаки угрозы, которые подает бык, как то: роет копытом землю, выставляет рога или ревет — это все разновидности блефа, формы предостережения, которое делается с тем, чтобы, по возможности, избежать схватки. Действительно храбрый бык ничем не показывает, что вот-вот ринется в атаку, исключая пристальный взгляд на врага, вздыбленный пласт мышц на загривке, подергивание уха и в момент непосредственной атаки вскинутый хвост. Стопроцентный храбрец, если он в идеальной форме, никогда не открывает пасть, даже язык не высовывает на протяжении всего боя, а в конце, с уже вонзенной шпагой, он будет нападать на человека, пока его носят ноги, да и то с захлопнутой челюстью, чтобы удержать кровь внутри.

Что делает быка храбрым, так это кровь боевой породы, которую можно сохранить в чистоте лишь за счет добросовестных тиентас, то есть испытаний и отбора, а во-вторых, его собственное здоровье и физическая форма. Здоровье и физическая форма не заменят тщательной селекционной работы, но их нехватка испортит природную, врожденную храбрость животного, его тело не сможет поддержать боевой задор или даст храбрости вспыхнуть как пук соломы, которая, выгорев дотла, оставит быка опустошенным, полым внутри. Если животные на ферме не подхватили какую-то болезнь, их здоровье и физическая форма определяются качеством пастбища и воды.

Пастбища и вода в разных частях Испании отличаются между собой вследствие разницы в климатических условиях и состава почвы, причем то расстояние, которое скот должен преодолевать от луга до водопоя, радикально сказывается на породе. С климатической точки зрения, Испания скорее континент, нежели просто страна, так как климат и растительность, скажем, Наварры не имеют ничего общего с характеристиками Валенсии или Андалусии, и все три провинции, разве что отдельные части Наварры, и близко не напоминают высокое плоскогорье Кастилии. Так что быки, взращенные в Наварре, Андалусии и Саламанке, сильно разнятся, и не от того, что вышли из разных пород. Наваррские быки — чуть ли не другая раса; они меньше, обычно красноватой масти, но когда хозяин-наваррец берет племенных быков и телок с андалусийской фермы и пытается скрестить их с наваррской породой, потомство непременно обзаводится нынешними недостатками северных быков — нервозность, неуверенная атака и отсутствие подлинной храбрости, — утрачивая исходный характер и при этом не приобретая гой подвижности, смелости и оленеподобной прыти, что столь характерны для старой наваррской крови. Наваррский бык стоит на грани исчезновения вследствие узкородственного разведения исходной наваррской породы и активной продажи телок во Францию некоторое время тому назад для использования их в course landaise,[14] французской разновидности тавромахии, и неспособности андалусийских и кастильских пород сохранить свой тип и храбрость на северных пастбищах, хотя предпринимались многочисленные дорогостоящие попытки вывести новую и храбрую наваррскую породу. Лучших боевых быков дают Андалусия, Кольменар, Саламанка и, в качестве исключения, Португалия. Типичный торо браво — уроженец Андалусии. Андалусийские породы перенесли в Саламанку, где извратили, намеренно добиваясь уменьшенного роста и укороченных рогов, чтобы понравиться тореро. Саламанка — идеальная провинция для разведения быков. Пастбища и вода там безупречны, и тамошние быки отличаются крепким телом, не успев достигнуть и четырех лет от роду; нередко, чтобы они смотрелись крупнее и старше, их некоторое время держат на зерне, придавая напускную массивность за счет жировых подушек на мышцах. Выглядят они здоровыми, но быстро устают и страдают одышкой. Многие саламанкские быки таковы, что, если бы их отдавали в бой в возрасте от четырех с половиной до пяти лет, когда они обладают своими природными габаритами и не нуждаются в зерне для достижения предписанного весового стандарта, да если б еще дать им с годик просто попастись и тем самым прибавить зрелости, получились бы идеальные боевые быки, за исключением, правда, одной склонности: перевалив за четвертый год, они начинают терять простодушие и храбрость. Иногда такую корриду действительно можно видеть в Мадриде, но реклама столь великолепных быков, попустительство, а то и прямое пособничество со стороны тореро приводят к тому, что те же хозяева, которые разок за сезон направили в столицу партию исключительных быков, в провинцию доставят пятнадцать-двадцать партий из животных ниже допустимого возрастного порога, выдержанных на зерне, чтобы смотрелись внушительнее, а риск создавали минимальный, коль скоро у них отсутствует опыт использования рогов; словом, всем, чем можно, выхолащивая саму суть зрелища — боевого быка — и тем самым способствуя упадку корриды.