Под небом Индии - Ренита Де Сильва

Да какая разница? Я убегу и стану жить по-своему. Сама построю свое будущее.

– Она… она легла вздремнуть, – робко попыталась оправдаться заспанная гувернантка.

– Вы хотели сказать, что это вы легли вздремнуть.

– Я…

– Король отправил нам послание. Они… Она…

Что это? Неужели голос матери действительно задрожал? Похоже, она была в восторге. Но почему?

Пора показаться.

Сита встала в дверном проеме.

– Вот ты где, – произнесла гувернантка с почти осязаемым облегчением в голосе.

– Я проснулась, и мне захотелось попить. Поэтому я пошла на кухню за водой.

Сита показала стакан, который дала ей предусмотрительная Сави.

Мать обернулась. Сита ждала увещеваний, подозрений, ярости, неодобрения, обвинений. Однако вместо этого на лице матери заиграла улыбка.

Да что происходит?

В глазах гувернантки, стоявшей за спиной хозяйки, читались удивление и непонимание. В кои-то веки Сита оказалась с ней в равном положении.

– Моя дочь – принцесса!

Голос матери был непривычно мягким и преисполненным благоговения.

– Ма?

Ее мать что, заболела? Почему она ведет себя подобным образом?

Отец смотрел на Ситу со странным выражением, так, словно видел ее впервые.

– Король отправил нам послание. Он спрашивает, согласимся ли мы выдать тебя замуж за его старшего сына, наследника престола, – прошептала мать так, словно сама не верила своим словам. – Если мы ответим «да», твой отец отправится во дворец с твоим гороскопом.

Отец улыбнулся Сите; такого на ее памяти еще не было.

Девушка так и стояла со стаканом воды в руке, ошеломленная одобрением родителей. Они ею гордились!

Гувернантка изумленно смотрела на Ситу, раскрыв рот. Девочка словно видела на ее лице отражение своих собственных чувств.

Сита уже открыла рот, чтобы сказать: «Я не хочу выходить замуж», однако в этот самый момент мать нежно похлопала ее по щеке.

Девочка утратила дар речи, и по всему ее телу начало распространяться шедшее от сердца тепло.

Всю свою сознательную жизнь Сита не уставала повторять себе, что не нуждается в одобрении родителей, что это для нее не важно. Однако теперь, почувствовав это, девочка поняла, что всю свою жизнь страстно желала его получить.

Она закрыла рот.

Мэри

Грезы. 1936 год

– Простите, здесь не занято?

Вздрогнув, Мэри очнулась от грез. Она сидела на палубе, погрузившись в свои мысли и листая книги отца. Записи, сделанные на полях, позволяли девушке заглянуть в его разум, слушая песню морских волн.

Чем больше корабль удалялся на восток, тем теплее становилось. Теперь, чтобы не замерзнуть, достаточно было набросить на плечи шаль. Морской бриз навевал мысли о прошлом, о еще одном плавании, на запад; девушка вспоминала собственное ошеломление из-за того, что потеряла все, даже саму себя, превратившись из Мисси Бабы́ в мисс Мэри Бригам.

Мимо корабля проплывали киты и морские свиньи. Из воды, ослепительно сверкая на солнце чешуей, выпрыгивали летучие рыбы.

Мэри нервничала. Она боялась того, что ожидало ее впереди. Ее одолевали сомнения.

«Ты такая храбрая, Мэри, – повторили ее кузины, наверное, тысячу раз с тех пор, как она сообщила им о своем решении. – Отправиться в страну, расположенную на другом конце света, чтобы там работать…»

Храбрая. Это слово Мэри слышала много раз с тех пор, как случилась трагедия с ее родителями. «Теперь, когда твоих мамы и папы не стало, ты должна быть храброй», – твердили люди.

Было ли путешествие в Индию, предпринятое для того, чтобы почтить память ее давно погибших родителей, смелым поступком? Или просто глупостью? Действительно ли родители имели в виду именно это, говоря, что хотят, чтобы она брала от жизни все? Мэри очень на это надеялась.

С монахинями переписывалась не только Мэри, но и ее тетушка, желавшая убедиться, что в Индии о ее племяннице позаботятся как следует.

И все же, глядя на то, как кузины готовятся к сезону, который она вынуждена будет пропустить, Мэри едва не написала монахиням, что не приедет.

Но затем она подумала о своих родителях, о том, как загорелись их глаза, когда Сита сказала им: «Я хотела бы влиять на происходящее. Изменить мир».

Мэри так и не представился шанс продемонстрировать своим родителям, что она готова идти на риск, делать что-то по-настоящему важное. Но теперь она это докажет.

Однако сейчас, когда Мэри направлялась в страну, которую покинула еще ребенком, ее вновь терзали сомнения. Что, если Индия окажется не такой, какой она ее помнила? Что, если она просто создала в своей голове романтизированный образ, имевший очень мало общего с реальностью?

Тоска по Англии, по дому, по ощущению комфорта, которое давали ей правила приличия, и по кузинам была практически невыносимой.

«Но… но как же твой дебют при дворе? – спросила Роуз, когда Мэри объявила, что отправляется в Индию. – Ты же не собираешься пропустить его, правда? Ты так его ждала!»

Мысль о том, от чего она отказывается, – о сезоне, о компании кузин, о планах на будущее, которое она представляла, не зная другой жизни, – наполняла ее грустью. Мэри даже положила в чемодан свое платье для дебюта и те наряды, которые тетушка заказала для нее (поскольку просто не могла с ними расстаться). Однако девушка сказала себе твердо: «Теперь я знаю, что есть и другая жизнь. Если я не примирюсь со своим прошлым, то так навсегда и останусь между двумя мирами, ощущая себя потерянной и лишенной части своего “я”».

Глядя на шепчущие волны, Мэри представляла, как при дворе в окружении кузин делает реверанс перед королем. Но, даже скучая по той девушке, беззаботной, невинной и уверенной в том, в каком направлении она будет двигаться, даже тоскуя по образу жизни, от которого она временно отказалась ради того, чтобы найти себя, Мэри жалела эту девушку, пребывавшую в блаженном неведении относительно того, какая волна должна была на нее вот-вот обрушиться, волна правды, которая полностью захлестнет ее, открыв ей ту часть самой себя, которую она так долго отвергала.

Мэри и вправду не хватало кузин, их веселых голосов, радостного возбуждения при мысли о новых платьях, балах, туфлях, прическах и мужчинах. С другой стороны, она чувствовала облегчение, оказавшись далеко от тети и дяди: Мэри все еще не могла простить им то, что они так долго скрывали от нее прошлое, позволяя все эти годы верить в ложь.

– Мисс?