Стоять в огне - Богдан Сушинский

— Он еще и шутит, пся крев! — не сдержался Мазовецкий. — Когда брали — перетрусил. А сейчас осмелел!

— Дед мой тоже шутя помирал, — мрачно ответил Дмитрий.

— Откуда нес патроны? — снова спросил Беркут.

— Привезли телегой. Переносили в лагерь.

— И что, хорошо вооружены?

— Четыре ручных пулемета, автоматы. Возле лагеря — линия окопов. С двумя дзотами. А вы здесь открыто живете, без опаски.

— Без опаски — это ты верно заметил, — согласился Беркут. — Потому что редко беспокоите. Всего две карательные операции пережили. Да и те в другом лагере.

Все замолчали. Мазовецкий нервно елозил кулаком по столу, словно хотел протереть доску. Он понимал, что операция закончилась неудачей. Похоже, что этот полицай говорил правду. А если так, то ни Петракова, ни Романцова он знать не мог. Значит, нужен еще один язык. Беркут, конечно, тоже понимает это. И странно, что разговаривает с полицаем вот так, спокойно. Будто сидят себе на завалинке и дымят самокрутками. Впрочем, точно так же Беркут вел себя и во время других допросов. Это всегда удивляло Мазовецкого, и привыкнуть к такой манере допроса он не мог.

— Кто же ты все-таки? Как стал полицаем? Почему? — снова заговорил Беркут. Неторопливо, спокойно.

— Ты ведь не папа римский, чтобы я перед тобой на Библии… Я знаю, как ты воюешь — храбро. Лезешь в самое пекло. Но не зверствуешь. Раненых не добиваешь. Нескольких из тех, что поддерживают связь с нами, ты допрашивал. Видно, догадывался, что работают на нас, но доказательств твердых не имел и не тронул. Даже не бил. Перед таким стоять на коленях и просить пощады — стыдно. Враг ты нам был, но тебя мы уважали. Другие командиры партизанских отрядов какие-то безликие, а ты…

— Ладно, — резко прервал его Беркут. — Спасибо за информацию. Тех, кого заслали к нам, знаешь?

— Нет. Слышал, что есть такие.

— Не щедро ты нас одарил, не щедро, — раздосадованно проворчал Беркут, глядя ему прямо в глаза. Тот взгляд выдержал, но Андрей заметил слезы. Значит, все же понимал, что уходят последние минуты жизни.

— Есть какая-нибудь просьба?

— Хотел просить, чтобы ты сам меня расстрелял.

— Это еще зачем?

— Не знаю. Кажется, что от твоей пули легче было бы умирать. Но вижу — ранен. Отводить к яме не станешь. Потому и не прошу.

— Уведи, — приказал Беркут Крамарчуку. Полицай медленно поднялся, в последний раз взглянул на Беркута, затем на Мазовецкого и, оттолкнув Николая плечом, вышел.

— Посади его в землянку для задержанных, — сказал Беркут вслед Крамарчуку. — Выставь охрану.

— На кой черт? — возмутился Николай, остановившись на пороге. — Ничего путного он все равно не знает. Расстрелять его, и…

— Подарим ему эту ночь. За смелость. И запомни, сержант: никогда не спеши с приговором.

— Ладно, — вздохнул Николай. — Подарим так подарим.

Не успел Штубер после возвращения от шефа гестапо допить чашку кофе, как на пороге вырос Карл Лансберг.

— Неприятная новость, господин гауптштурмфюрер.

— Гонцам, приносившим дурные вести, в старину отсекали головы.

— По-моему, так поступали азиаты.

— Не только.

— Полчаса назад на берегу реки найден убитым рядовой Йозеф Каммлер. Вы ведь знаете: он очень любил купаться. Даже в такой холодной воде, как в этой лесной речушке.

— Кто же этого не знал?! — пожал плечами Штубер, пристально вглядываясь в Лансберга. — Главное, что найден. Было бы куда хуже, если бы он просто исчез. Поди выясни — вдруг переметнулся к партизанам. Немедленно организуйте расследование.

— Уже все выяснено. Убит русским штыком. В спину. Врач сказал, что в момент убийства Каммлер был пьян. Очень пьян. Вероятно, задремал на теплом пригорке после купания, а тут…

— Может, и задремал. Но согласитесь, фельдфебель: это ужасно. Партизаны окончательно обнаглели. Действуют у нас под носом!

— Да, с этим пора кончать, — смиренно согласился Лансберг. И на какой-то миг взгляды их снова встретились. Нет, конечно, в этих взглядах не было и тени огорчения в связи с гибелью неудачника-водителя, имевшего неосторожность предпочесть выпивку и купание — образцовому выполнению своих служебных обязанностей.

— Кстати, кто обнаружил труп?

— Обер-ефрейтор Хафель.

— Подготовьте соответствующий рапорт с его показаниями. Надеюсь, сам Хафель вне подозрений?

— Разумеется. Хотя они и не были задушевными друзьями.

— А как сам Хафель оказался на берегу речки?

— Случайно. Я посоветовал ему старательно вымыть мотоцикл.

— Вы всегда следите за тем, чтобы наши машины были в порядке, — это мне тоже известно.

На лице Штубера мелькнула едва заметная улыбка, которую Лансберг не должен был заметить.

— Но есть еще одна неприятная новость. Из моего отряда исчез один из полицейских. И это очень похоже на дезертирство.

— А если предположить, что его захватили партизаны?

— Исключено. Он исчез во время разгрузки боеприпасов. Просто-напросто удрал.

— Этого и следовало ожидать. Они подсунули нам подонков в полицейской форме. Придется мило пообщаться с начальником полиции. Немедленно смените место базирования. Перебросьте отряд вот сюда, — ткнул он пальцем в лежащую на столе карту. — К селу Заречному. И пусть оно станет первым пунктом, население которого испытает на себе вольницу обнаглевших беркутовцев.

— Яволь, господин гауптштурмфюрер. Каммлера предать земле?

— Разумеется. Только проследите, чтобы врач составил необходимую бумагу. И хороните со всеми надлежащими почестями. Как героя, погибшего в борьбе с партизанами. Что же касается вас, господин Лансберг, то мне кажется, что вы уже давно заслужили звание обершарфюрера. Об этом я непременно позабочусь.

«Ну что ж, когда речь идет о необходимости убрать кого-либо, Магистру не нужно дважды объяснять его роль, — с мрачным удовлетворением отметил Штубер. — В этой дьявольской стране такие люди очень нужны. По крайней мере, до определенной поры».

Как и было условлено, на следующий день Отаманчук пришел на базу Беркута с Феликсом Романцовым. Невысокий, худощавый, Романцов скорее походил на хитроватого деревенского мужичка, чем на бывалого солдата, а поношенная красноармейская форма только усиливала это впечатление, подсказывая Беркуту, что досталась она Романцову с чужого плеча.

— Наконец-то я вижу вас, товарищ Беркут! — приветливо улыбнулся Романцов, войдя вместе с начальником разведки в командирскую землянку. — Знаете, там, в лагере, о вас ходят ошеломляющие слухи! Да и в крепости тоже пришлось кое-что услышать.