Я Распутин. Книга четвертая - Алексей Викторович Вязовский

14-го года, разумеется, без Эльзаса и Лотарингии. Австро-Венгрию придется раздробить. Какие-то небольшие репарации и ограничения армии, флота. Инспекции.

— Это неприемлемо! — отчеканил цу Фюрстенберг — Это мы наступаем в Польше. Это мы атакуем во Франции!

Я тяжело вздохнул. Сейчас все бесполезно, милитаристский угар. Прямо как у нас. Но ничего, пара тяжелых поражений и германские элиты задумаются. Надеюсь, мои зерна разумной политики упали в унавоженную землю.

— Не говорите нет. Посоветуйтесь, передайте мои предложения. Двери Таврического всегда открыты для посредников. Особенно, если это будет прелестная Анюта — я встал, поклонился подошедшей женщине. После чего пожал руку задумчивому Максу и пошел на вокзал. Пора было домой.

***

В Петербург я вернулся утренним поездом и первым делом помчался в Юсуповский, где меня уже ждал ворох корреспонденции и свежие выпуски газет.

Поперек первой полосы верхней, нашего “Слова”, шел заголовок “Подвиг Антипа Стрельцова” и я, не обращая внимание на прочее, схватил пахнущий типографской краской лист.

Так… карпатские перевалы… скрытно перебросили немецкую дивизию вместо австрийской… внезапная атака… роту сбили с позиций… защищать отход… меткий огонь… каждый выстрел — смерть противника… остался один… дострелял все патроны, собирал с убитых… подоспела помощь… немцы отброшены… девяносто семь убитых, включая четырех унтер-офицеров и гауптмана…

Ну нифига себе! Как у него винтовка не разорвалась? Я выдохнул и отложил газету — только для того, чтобы увидеть следующую с заголовком “Распутин и немцы. Переговоры в Стокгольме”.

Глава 13

Выстрелила по мне газета правых — Русское знамя. Но без конкретики. Никаких имен со стороны немцев, фотографий тоже не было — больше всяких домыслов и фантазий. Сепаратные переговоры, нож в спину всем славянам — вот это все. Все это было похоже на слив из аппарата Думы. Кто мог знать, что я еду “предупреждать” немцев насчет терактов? Ну Николай, который собственно и дал портсигар, само собой Столыпин. Несколько думских фигур. Поди выйсни, где протекло. Может пора сделать детектор лжи? Там же не сложно, все необходимые технологии уже существуют…

Пока суть да дело, с информационной бомбой надо было что-то делать. А что? Как положено черный пиар нейтрализовывать? Я поразмыслили и решил ни в коем случае не оправдываться (народ решит, что “нет дыма без огня”), а перебивать своей повесткой. Думал я, думал и созрел отправить сына вольноопределяющимся. В конце концов, князья и дети князей воюют, от фронта не бегают, так сибирский граф не хуже. Митя за последние годы в высших кругах поднатаскался, учителей ему и сестрам я нанимал, экзамен за гимназию сдал, годков ему девятнадцать — годен!

Но стоило объявить о решении, как немедля возникли два препятствия. И ладно бы только Парашка рыдала “Не отпущу!”, “Убьют!” — обычное дело. В тысячах крестьянских семей так сейчас женщины рыдают. Как ни цинично — поплачет и отпустит.

А вот наследник цесаревич не то чтобы против был, наоборот, очень даже за, но только в казачьи части. Ибо Алексей, как верховный атаман всех казачьих войск, желал, чтобы дружок служил под его началом. И вокруг Дмитрия взвился нежданный бюрократический хоровод — с одной стороны августейшее пожелание, с другой — ну не казаки мы ни разу, приказом сверху его в строй поставить можно, но как станичники такое воспримут? Насунули графа-молокососа, ничего не умеющего, вот и все. И будет вместо пропагандистского эффекта нечто обратное.

Решение нашел Северцев. По службе он частенько бывал со мной рядом, всю эту катавасию видел и слышал, затем переговорил со своими и “Санкт-Петербургская походная станица” приняла меня в почетные казаки. Александр Розенбаум, издание первое, дореволюционное. Осталось подстричься налысо и спеть что-нибудь про молодого есаула.

Но несмотря на всю абсурдность, все препоны это сняло молниеносно — сын казака суть казак, а что шашкой махать не умеет и пикой колоть не обучен, так определим его в казачью артиллерийскую батарею.

Вместе с Митей добровольцами записались приехавшие из Тюмени Аронов и Распопов, следом, глядя на них, еще с полсотни питерских небесников. И мы забубенили такие проводы, что Питер вздрогнул. Алексей явился провожать со свитой “мечта фалериста”, столько орденов на них было понавешано. Пришли колонисты, ребята из стрелкового союза, небесники…

Песни, гармошка, танцы и ангажированная пресса. “Сын и ближайшие сотрудники Распутина уходят добровольцами на войну”. Под это дело я объявил об открытии за свой счет школы медсестер и снаряжении санитарного поезда.

Удивил глава столичных небесников — Мефодий. Под самый конец торжеств он притащил целый чумедан, набитый купюрами.

— Триста тысяч! — похвастался экс-боцман — Считай, Григорий Ефимович, давай расписку

— Откуда столько?? — подивился я

— Пожертвования от небесников, иоанитов, да и простой народ насыпал много. Нежели мы хуже этих, из Мариинского театру?

Был на проводах и Палицын — заскочил буквально на пятнадцать минут, посмотрел, покрутил усы, пожаловавшись мне, что мало таких событий, а надо бы в окопах дух поднимать.

На первый взгляд с пиаром и пропагандой в России все нормально, но только на первый. Военное командование сильно ограничило доступ прессы в окопы, но не позаботилось толком, чем образовавшуюся пустоту заполнить. Газеты военведа, исправно поступавшие на фронт, сообщали чрезвычайно важные сведения о перестановках в военном министерстве, печатали приказы, которые и так доводили о солдат и прочую унылую муру. Неудивительно, что газеты эти мгновенно расходились… на самокрутки. Ничего интересного для рабочих и крестьян в серых шинелях, тем более написанного не шершавым бюрократическим слогом, а простым и понятным языком, там не было.

И по траншеям поползли слухи. И всякого рода запрещенные книжки и газеты, в основном, левого толка. Осознав глубину проблемы, я прямо за голову схватился и сразу после проводов, кинулся к Палицину. С идеей создать при военведе нечто вроде информационного агентства с блекджеком, виноват, со своей газетой и кинофабрикой.

— Федор Федорович, не отмахивайтесь! — убеждал я генерала. — нам нужно выиграть не только у противника, но и завоевать умы солдат!

— Зачем еще? — фыркнул Палицын.

Вот хороший мужик, но весь во власти старых представлений. Каждый раз нужно как тараном прошибать.

— Затем, что через год-два, когда закончится война, в города и села вернутся несколько миллионов человек, привычных убивать и умеющих обращаться с оружием. И если они будут иметь взгляды на устройство жизни, не совпадающие с государственными…

— Простите. Григорий Ефимович, сейчас просто нет времени. Давайте так, через неделю вы представите развернутый план, вот тогда и поговорим.

А ведь макнул меня генерал, макнул. Нехрен с пустыми руками приходить.

И я взялся всерьез. Первым