Красная королева - Кристина Генри

что умеет Белая Королева. И никого похожего на то, кем стал мой брат. Нет, среди нас нет настоящих волшебников.

– Как же он обрел такую силу? – спросила Алиса.

– Украл, полагаю, – ответила Бринья. – Хотя сам он рассказывал несколько иную историю, выставляя себя в лучшем свете.

Моего брата звали Бьярке, это имя на нашем языке означает «маленький медведь», и именно таким он и был для нас – пухленьким медвежонком, которого все обожали. Он был младше меня на много лет – единственный братик, отрада очей наших родителей, да и моих тоже. Он мог очаровать любого, даже птиц на ветвях, если бы захотел. Все мы баловали его, потому что ничего не могли с этим поделать, потому что видеть его загрустившим хоть на мгновенье было для нас невыносимо. Так что вполне вероятно, мы сами виноваты в том, что случилось потом, ведь он не знал страданий и не умел ждать.

Когда Бьярке исполнилось шестнадцать, он впервые отправился в лес на охоту один. Наш отец слег тогда от болезни легких и не мог сопровождать его. Мать беспокоилась, что без отца Бьярке попадет в переделку, хотя многие мальчики его возраста охотились в одиночку. Видишь – мы нянчились с ним, считали его недостаточно взрослым.

Бьярке ушел рано утром, взяв свой лук и заверив нас, что вернется вечером с оленем или отличной жирной индейкой. Но солнце село, мать с тревогой смотрела на дверь, отец судорожно кашлял в постели, я, волнуясь, топталась возле очага, а Бьярке все не было.

Мать хотела поднять тревогу, созвать всех мужчин деревни, чтобы они отправились на его поиски, но отец сказал, что мальчик, наверное, просто потерял счет времени и явится завтра, ничуть не утомленный проведенной в лесу ночью.

Тогда мы еще не знали о великанах, затаившихся на другом конце леса. Если бы знали, уверена, мать сама бросилась бы в лес искать Бьярке. Но, как бы то ни было, мы трое провели ночь без сна, только притворяясь спящими, а когда солнце выкатилось из-за горы, мать снова застыла у двери в ожидании.

Бьярке появился час или два спустя. Он не принес ни оленя, ни индейки, но ночь в лесу и вправду, казалось, не повредила ему. Широко ухмыляясь, он сказал матери, чтобы она не волновалась по пустякам, а лучше приготовила бы ему завтрак поплотнее. Он сказал, что встретил в лесу больного путника и остановился, чтобы помочь человеку, потому и задержался после захода солнца. Мы все поверили ему: мы радовались, что Бьярке – хороший человек и что он всегда поможет тому, кто попал в беду.

Я тоже почувствовала облегчение от того, что мой младший брат дома и в безопасности, и не думала больше ни о каком больном путнике. Мы были дружной семьей, нам нравилось проводить время вместе, играть во что-нибудь или рассказывать друг другу истории. Но после той ночи в лесу Бьярке стал часто ускользать один, избегая тех занятий, которые когда-то любили мы все. Он похудел, хотя мать всегда давала ему добавку и он с удовольствием съедал все до крошки. Казалось, на него напала какая-то хворь, гложущая его изнутри, и беспокойство матери возросло десятикратно, потому что отец наш тоже был очень плох. Каждый день он кашлял все сильнее, кашлял кровью, и лекарь ничем не мог ему помочь. По глазам матери я видела, что она боится – а вдруг Бьярке настигла та же болезнь и он тоже скоро будет захлебываться кашлем – и она потеряет и мужа, и сына. В следующее полнолуние после той охоты Бьярке отец наш скончался, и мы, по старому обычаю, сожгли его тело.

На следующее утро Бьярке исчез и не появлялся шестнадцать дней. Мать и так была вне себя от горя из-за потери мужа, а тут еще и Бьярке пропал. Я была не в силах ее утешить, и она слегла в лихорадке, а потом умерла, так внезапно, что я долго не могла поверить, что ее больше нет.

И я осталась в доме одна, дожидаясь Бьярке, хотя многие в деревне говорили мне, что с ним, должно быть, что-то случилось, иначе он давно бы уже вернулся. Но я верила – не могла не верить, – что он не бросит нас. Я думала, его так потрясла потеря отца, что он обезумел и ушел в леса, как медведь, и что, придя в себя, он найдет дорогу домой и пожалеет о своем поступке.

На семнадцатый день Бьярке вернулся. Я хотела отругать его за то, что он так долго отсутствовал, но он был смертельно бледен, а сквозь рубашку проступали кости. «Он умирает», – подумала я, и все внутри меня сжалось от горя. Моя семья постепенно исчезала.

Бьярке лег в постель, пришел лекарь, поговорил с ним, дал ему много зловонных снадобий, но ничего не изменилось. Я не отходила от Бьярке, сидя рядом и слушая его лихорадочный бред. Но кое-что из того, что бормотал брат, пышущий жаром, навело меня на мысль, что это не обычная хворь, что он ввязался в опасную игру, игру с вещами, которых не понимал.

Прошла неделя, и вдруг однажды утром Бьярке вскочил с постели, как будто никакой болезни не было и в помине. Когда я спросила его, где он был и что делал, он отмахнулся от меня, а когда рассказала о смерти матери, он даже не опечалился. Вскоре он попытался ускользнуть незаметно из дома, но я увидела, как он уходит, и последовала за ним.

Он углубился в чащу, шагая быстро и энергично, а ведь он только что неделю провел в постели, и я с трудом поспевала за ним. Но мне удалось не отстать от него, и вот я оказалась у крохотной полуразрушенной хибары, такой ветхой, что странно было, как она вообще еще стоит. Когда же я заглянула в окно, то поразилась еще больше, потому что внутреннее убранство совершенно не соответствовало внешнему виду лачуги.

«Моя маленькая лесная хижина», – подумала Алиса, но не стала перебивать Бринью. Домик был зачарован, буквально пропитан магией, хотя Алиса была слишком глупа, чтобы заметить это сразу. Возможно, тут поработал и Бьярке, а может, волшебство просто притянуло юношу к себе. В любом случае это объяснило бы, почему гоблин не смог войти внутрь, а только пытался выманить Алису из хибары.

– В лачуге я увидела брата, увидела, что он делает, – и сердце мое заледенело от ужаса. Там, на кровати, лежал старик, настолько