Щучка - Маша Ловыгина

Казалось бы — следовало сначала вытащить конструкцию, а затем сесть в неё, но Софья Дмитриевна восседала, как царица на троне, и не делала никаких попыток, чтобы помочь.

Когда они наконец оказались в холле, Маша не выдержала и спросила:

— Софья Дмитриевна, у вас потрясающий дом! Почти как музей. Вы всегда увлекались искусством? Можно у вас поинтересоваться по поводу некоторых вещей?

— Что? — проскрипела старуха. — Искусство? Это ты про что? Уж не про картинки ли на стенах? — она захихикала, приложив к губам сморщенную кисть. — Всегда удивлялась тому, сколько люди готовы выложить за эту мазню.

Маша остолбенела.

— Но как же…

— Э-э… — махнула рукой Цапельская. — Никогда не могла понять эту страсть к собирательству. Сначала Коля тащил всякую рухлядь в дом, потом Александр… Ну Сашка-то понятно — он потом и продать мог хорошо, у него это здорово получалось, а вот Колька бесился, когда из дома вещи пропадали. Всё должно было быть на своих местах. Как привязанный был к этому дому, пропади он пропадом со всем барахлом! То ли дело деньги — свобода!

— Предметы искусства бесценны для будущих поколений…

— Бред, — отрезала Цапельская, — бред сивой кобылы! Вот скоро я опять уеду в Париж и буду гулять по Монмартру, пить вино…

— О!

— Заведу себе пару любовников, и тогда он узнает…

Маша покачала головой — кажется Цапельская опять нырнула в омут своих, то ли воспоминаний, то ли фантазий, и придавать значение её словам было бы глупо.

— Ну что вы такое говорите, Софья Дмитриевна, — подстраиваясь под её мысли, возразила Маша. — Какие любовники? У вас чудесная семья, замечательный муж, сын, дочь…

Они съезжали по специальному спуску на входе, сделанному видимо совсем недавно — металлические желоба ещё блестели, не тронутые ржавчиной и грязью.

— Сима — мой ангел, — Цапельская сложила перед собой руки. — Чудесная девочка! Понимает и всегда меня жалеет.

Маша представила Серафиму и вздохнула — может быть Сима и была когда-то именно той прекрасной девочкой, которую описывала её мать, но сейчас она ею точно не являлась.

— А Саша, ваш сын? Он прекрасно рисует, — Маша решила говорить со старухой в настоящем времени, чтобы не дай Бог не опечалить её или снова не вызвать приступ агрессии.

— Саша такой непослушный, — голос Цапельской стал плаксивым, — одно расстройство! Но я его тоже возьму в Париж. Ему там всегда нравилось. Сначала мы хотели остаться там, но он отказался. И мы вернулись… Дурак он, просто ду-рак! Симочка так плакала! Ведь Коля почти согласился… Как же я ненавижу эту дыру! — Цапельская с силой стала колотить палкой по траве и стволам деревьев в саду, отчего конец трости сразу же окрасился в зелёный цвет. — А Коля отказался, послушал его! Какая же глупость… — старуха быстро выдохлась, и палка вывалилась из её ослабевшей руки.

Маша нагнулась, чтобы поднять трость, и тут же пальцы Софьи Дмитриевны вцепились в её плечо.

— Не лезь к нему, слышишь?! — взгляд Цапельской, тяжёлый и злой, был абсолютно вменяем — голубые глаза буравили Машу. Дыхание старухи было тоже тяжёлым и горьким.

Маша, поначалу испугавшись, через мгновение пришла в себя и отпрянула. Плечо горело.

— Я знаю, зачем ты здесь! — шипела Цапельская, цепляясь за одежду Маши. — Думаешь, что обманула всех? Думаешь, я ничего не замечаю? — старуха тяжело задышала. На подбородке её блестели капельки мутной слюны.

Маше стало по-настоящему страшно. Что если Цапельскую сейчас хватит удар? Что тогда делать? Она перехватила руку старухи, попробовала встать, но Софья Дмитриевна внезапно закатила глаза и громко визгливо запричитала:

— Что вы со мной делаете?! Куда меня тащите?! Кто вы?!

У Маши зазвенело в ушах и моментально вспотели ладони.

— Софья Дмитриевна… перестаньте… — взмолилась она.

Послышались шаги, затем Маша почти взлетела в чьих-то руках, и оказавшись на ногах, её ощутимо тряхнуло.

— Что тут происходит?

Маша узнала голос Бориса и чуть не расплакалась — старуха просто издевалась над ней всё это время!

— Борис Егорович, я не виновата! Я хотела, чтобы она погуляла! Не понимаю, что с ней случилось!

— Ну, ну, — Борис быстро огляделся и, легонько оттолкнув Машу, ухватился за поручень кресла.

— Борька, ты? — Софья Дмитриевна вытянула тонкую шею и погрозила ему пальцем. — Вовремя! Ты всегда вовремя!

— Да как вы можете… — начала было Маша, но Борис мотнул головой и взглядом заставил её замолчать.

— Стой здесь и жди, поняла?

Маша кивнула, засунув руки в карманы.

— Софушка, царица моя, всё хорошо. Никому вас в обиду не дам. Сейчас Катя приедет, а мы её дома подождём… — приговаривал он, толкая кресло, и Маша смотрела им вслед чувствуя, как дрожат колени.

Борис вернулся минут через двадцать. Маша нервно ходила взад-вперёд, думая, как объяснить ему то, что произошло. Но Борис отмахнулся от её слов и вытащил из кармана ключ на металлическом кольце. Перекинув его с ладони на ладонь, отдал Маше.

— Говорили тебе, чтобы не лезла к Софье Дмитриевне?

— Говорили, — согласилась Маша. — Я же хотела как лучше…

— Эх ты, благотворительница, — Борис потрепал Машу по плечу.

Маше этот жест не понравился. Она вообще не любила, когда к ней прикасаются вот так, фамильярно. Да и есть ли люди, которые реагируют на подобные вещи с радостной улыбкой?

— Пойдём, — словно не заметив её гримасы, произнёс бывший следователь.

Он выглядел таким добродушным в простой светлой рубахе и льняных брюках, будто обычный дачник на своём огороде. Не хватало только соломенной шляпы и тяпки в руках.

— У меня там вещи остались… — промямлила Маша и вздохнула.

— Потом заберёшь, когда Катька вернётся.

Вот ещё один раздражающий момент, от которого Машу передёрнуло.

— Нельзя так людей называть!

Борис замер и, остановившись, оглядел Машу с ног до головы.

— Чего-о? — протянул он.

Маша набычилась. Но затем пояснила:

— Извините, Борис Егорович, но просто уши режет это ваше — Катька! Она ведь взрослая женщина, красивая, добрая… Заботливая, в конце концов!

Борис кашлянул, а затем вдруг в голос расхохотался. Он смеялся так долго и надрывно, скаля крупные зубы, что Маше опять стало не по себе. Куда же она влезла?

— Ох и насмешила ты меня, Маша! — Борис, ещё не отдышавшись, вытер глаза от выступивших слёз. — Давненько я так не смеялся, ох, и давненько. Я Катьку-то знаю, почитай с юности, хоть и помоложе её буду. Красивая девка была, видная. Всё в женихах ковырялась, никого не выбрала, но дочку родила. Неизвестно от кого.