Франкенштейн и его женщины. Пять англичанок в поисках счастья - Нина Дмитриевна Агишева

приятной особой, как мне потом призналась сама Гарриет, а та охарактеризовала гостей как людей «тщеславных и ненадежных». Меня это совсем не удивило: они были не первыми и не последними, кто недоумевал, как знаменитый Годвин мог заменить великую Мэри Уолстонкрафт такой сварливой и заурядной женщиной. Тем не менее приехали Мэри и Джейн, и Перси после того первого обеда стал бывать у нас, хотя и редко.

13 ноября случилось то, что должно было бы всех насторожить, — но нет, негодовала и обижалась, кажется, только я. Дело в том, что все наше семейство было приглашено Шелли на обед в «Lewis’s Hotel», где должен был присутствовать также поверенный в его финансовых делах. Шелли объяснил папе, что в силу своего возраста не может самостоятельно принимать решения о выделении значительных сумм кому бы то ни было, и встреча с поверенным была неслучайной. Папа, полный надежд, и мы, разодетые в лучшие платья, туда торжественно прибыли, прождали полчаса в холле — а потом узнали, что чета Шелли рано утром покинула Лондон и уехала в Уэльс. Никаких сообщений они нам не оставили.

— Ничего, он вернется, это несомненно, — сказал отец. — Фанни, напиши мистеру Плейсу, что я готов встретиться с ним для разговора о погашении долга, — я скажу ему, что Шелли обещал помочь. По-моему, это серьезное поручительство, как ты полагаешь?

— Она напишет, вот только соберется с силами, — добавила мачеха. — Бедняжка влюбилась по уши в красавчика Шелли, правда, девочки? Это все видят. Кстати, браки, заключенные в Шотландии, — чистая фикция. Только венчание делает девушку замужней. Так что Гарриет лучше не задирать нос — Перси в любой момент может сочетаться законным браком с кем угодно, и тогда она останется ни с чем. К тому же она дочь торговца, как говорят.

Миссис Годвин номер два было, конечно, виднее — ведь у них с отцом состоялось аж целых два венчания: первое, фальшивое, для гостей, где ее называли вдовой, и второе, настоящее, где она фигурировала в качестве незамужней девицы. Девица с двумя детьми, которым только Годвин дал имя и положение.

И сколько же раз потом они все подтрунивали надо мной по поводу моей якобы безумной влюбленности в Шелли! Все было вовсе не так. Конечно, он мне очень нравился — перед таким сплавом таланта, образования и красоты не могла устоять ни одна женщина. Но он был женат, и Гарриет с самого начала отнеслась ко мне необыкновенно тепло, рассказала, что в свое свадебное путешествие в Шотландию они взяли с собой мемуары отца о нашей матери и она счастлива теперь познакомиться с ее дочкой. Шелли принадлежал совсем другому миру — достаточно было посмотреть на его одежду, которую он носил небрежно, но она была при этом очень дорогой. Голубое шелковое платье Гарриет мы, три девочки со Скиннер-стрит, всегда носившие платья темных оттенков из дешевой ткани, обсуждали однажды целый вечер. Они останавливались в дорогих гостиницах, пользовались экипажами и приносили к чаю пирожные из таких кондитерских, о которых мы даже не слышали.

Тем не менее Шелли стал писать мне письма — легкие, ироничные и волнующие. Да сам факт мог свести с ума кого угодно: автор прекрасных поэм, которого уже сравнивают с моими кумирами — Вордсвортом и Кольриджем, аристократ, — пишет письма не только папе, что понятно, ему с ним интересно, но и мне, ничем не примечательной и не слишком образованной девушке. Я ответила, когда стало известно, что Гарриет родила девочку — ее назвали Иантой, в честь героини его поэмы «Королева Мэб», — поздравила их обоих. Это было летом 1813-го, после чего его долго не было у нас, и появился он только на следующий год: о чем-то долго говорил с папой в его кабинете. После оба ушли из дома: отец с торжествующим и важным видом, Шелли растерянный и грустный. Вечером отец нам все рассказал: Гарриет опять ждет ребенка и нужен настоящий, английский брак для того, чтобы мальчик — все почему-то не сомневались в том, что это будет мальчик, — мог наследовать титул и состояние отца, тем более что тот входил в возраст, когда его имущественные дела могли разрешиться самым благоприятным образом. Шелли колебался, но друзья и наш отец убедили его в необходимости такого шага: отец даже ходил вместе с ним за разрешением на венчание. Оно состоялось 23 марта 1814 года в церкви Святого Георгия на Ганновер-сквер. После этого Шелли снял квартиру на Флит-стрит неподалеку от нас, а беременная Гарриет уехала в Бат к дочке и своей сестре Элизе. Лучше бы она этого не делала.

Потому что началось самое интересное: Шелли стал бывать у нас часто и явно оказывал мне знаки внимания. Может быть, потому, что Мэри опять была в отъезде. Сказать, что тогда я почти теряла рассудок, это ничего не сказать. Он был гений, как и папа, а я росла в семье, где именно это обстоятельство делало мужчину самым привлекательным и желанным и позволяло ему многое, даже слишком многое.

Это было мучительное для меня время. Да, я была увлечена и ждала его визитов. Не раз мне хотелось потерять голову, упасть в его объятия и обрести наконец свободу. Но что-то мешало. Через что-то я не могла переступить. Гарриет? Я писала ей и советовала приехать в Лондон и быть с мужем — но она ничего не подозревала и, казалось, была абсолютно счастлива. Бог помог мне: в дом пришла знакомая мачехи и среди множества сплетен принесла историю о том, как Шелли отказала от дома леди Буанвиль — он слишком откровенно увлекся ее замужней сестрой Корнелией, матерью пятерых детей. По времени все это совпадало с появлением Ианты, и мне стало не по себе. Побег из дома и свобода требовали слишком большую плату. Я сделала выбор, хотя не была уверена в своей правоте и продолжала подолгу беседовать с Шелли и доверять ему многое из того, что не говорила больше никому. Но я наконец поняла: во мне нет тех сил, которые были у мамы, я просто хочу выйти замуж за честного и хорошего человека, а если этого не случится, самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Правда, как именно, я еще не знала. Мечты о ланкастерской школе развеялись вместе с образом рыжего Проктора: иногда мне было смешно представлять, что бы он сказал, если б узнал, что мне оказывает внимание сам Перси Биши Шелли!

В Лондон меж тем пришла настоящая весна — даже Скиннер-стрит украсилась крокусами и