Корзина спелой вишни - Фазу Гамзатовна Алиева

покойнику. Но, узнав, что и за Шамиля я не выйду, несколько успокоилась.

— Ну что же, — сказала она, вздохнув: — Пусть мой единственный сын женится по любви. Нелюбящие супруги — две холодные речки, которые текут в разные стороны. Сама я… — она не договорила… — прошла жизнь, как косой осенний дождь…

Она взяла у меня фотографию Татьяны и долго придирчиво разглядывала ее. Потом вышла, и я слышала, как во дворе она перекликалась с соседкой.

— А разве не Фазу невеста твоего сына? — удивлялась соседка.

— Вай, что ты говоришь… она же ему сестра.

— Не знаю, не знаю, я говорю только то, что слышала от тебя. Разве в дни Ураза байрама ты не носила ей подарков?

— Что ты, соседка, во сне ты или наяву?!

— Ты можешь из козла сделать быка, а из быка буйвола, — ехидно заметила соседка.

— Чего только не выдумают люди, — не унималась Умужат, — брата на сестре женить… У моего сына невеста в Москве. Ученая. Красивая, — и ока зачмокала губами.

Когда же через несколько лет настал мой черед, тетя Умужат стала моей горячей сообщницей. Изо всех сил старалась она убедить мою мать, что Расул хороший парень и брак этот будет удачен. Конечно, она желала мне счастья. Но была здесь и еще одна причина: в глубине души тетя Умужат опасалась: а вдруг я выйду за Шамиля. А тетя Шумайсат, узнав, что Гасан женился, сразу же успокоилась: она-то всегда знала, что Шамиль не женится на мне, но боялась, что это может сделать Гасан.

Умужат уезжала от нас в отличном настроении. Ела она теперь за троих, а улыбалась непрерывно. И каждая ее улыбка сверкала и сияла, как целый золотой слиток. Перед отъездом, упаковывая чемоданы, тетя пальцем поманила меня к себе и показала отрез коричневой шерсти. «Вот, — ворчливо сказала она, — купила для Шумайсат, — и добавила виновато: — Неудобно же с пустыми руками…»

Прощаясь, она долго прижимала к себе детей, и вытирала слезы, и звала нас в гости. А мы все дружно махали вслед самолету, пока он не растаял в воздухе.

Когда мы вернулись домой, квартира показалась нам слишком большой и слишком тихой. Я уныло бродила из комнаты в комнату, на сердце было пусто.

…Через несколько дней, на рассвете, еще задолго до знакомой мелодии Гимна Советского Союза, меня разбудил телефонный звонок.

— Алло, дочь моя, Фазу, ты меня хорошо слышишь? Это говорит твоя тетя, Шумайсат, — прозвучало с другого конца провода. — Дорогие мои, я сегодня вылетаю. Дневным рейсом. Что вам привезти?..

Вот какие они, мои дорогие тети.

А вот из-за поворота, сверкая золотом зубов, показались мои тети. Они неслись мне навстречу. Шофер Абакар едва поспевал за ними. Секунда — и я потонула в их объятиях. Но не племянницей двух любящих теток чувствовала я себя, а ягненком между двумя волчицами. Сейчас начнут звать к себе. К кому пойти первой? Пойдешь к тете Шумайсат, так ведь тетя Умужат век не простит мне этой обиды. «Ну, конечно, — скажет она, — и дети больше любят родных со стороны матери. Кому я нужна? Если бы мой бедный брат был жив…» Пойдешь к тете Умужат — тетя Шумайсат промолчит, но ее скорбного вида я себе Бек не прощу. И нельзя же войти одновременно в два дома…

Спасибо тете Шумайсат, она, видно, все поняла и пришла мне на помощь. Свернув к дому Умужат, она сказала:

— Ну, зайдем сначала к Умужат, ее дом ближе.

Мне стало так легко, словно я сбросила со спины два мешка соли.

Но тетя Умужат нисколько не оценила благородства своей родственницы.

— Еще бы не хватало, чтобы она прошла мимо моего дома, — заявила она. — Могила моего брата треснула бы от горя.

В доме тети Умужат все блестело. Стол уже был накрыт. На плите стояли кастрюли, покрытые чистыми полотенцами.

Настало время вручать тетям подарки. Тут я с благодарностью вспомнила свою мать. Это она научила меня купить один отрез и при тетях разрезать его на два равных куска. Лучше и не придумаешь. Я поставила посреди комнаты чемодан, открыла его и достала отрез кримплена. Если бы вы только видели, с каким вниманием следили тети за ножницами. Так же мы поступили и с отрезом лавсана. Конфеты, во избежание недоразумений, тоже лежали в одном мешочке.

Казалось бы, сомнений быть не могло, оба лоскута от одного куска материи, и все-таки, как только тетя Шумайсат отошла к плите, тетя Умужат мгновенно переменила отрезы.

Тетя Умужат никогда не оставляла нас вдвоем со второй тетей, потому что всегда думала, что мы будем судачить о ней. Но сейчас, схватив с подставки кувшин и бросив на ходу: «Забыла принести воду», тетя бросилась за ворота. Не прошло и столько времени, сколько нужно хорошей горянке, чтобы острым серпом скосить сноп пшеницы, как в дом тети стали стекаться любопытные женщины.

Теперь было понятно, почему тетя Умужат так спешила за водой.

Вернувшись с родника, она стала щедро угощать гостей конфетами. При этом она не забывала сказать: «Вот, привезла из Москвы. Я ее ругаю: зачем тратила время на магазины».

Женщины согласно кивали головами и с интересом рассматривали хрустящие бумажки, хотя точно такие же конфеты с маркой «Рот фронт» продавались у них в магазине.

Мне хотелось с дороги немного отдохнуть: ведь вечером предстояло выступление в клубе. Но, конечно, тети не давали побыть одной ни секунды. Начиная разговор издалека, они наперебой нахваливали меня за то, что, уехав в город, я все же не забываю обычаев родного аула.

Один из обычаев заключался в том, что гость непременно должен сразу же навестить самых престарелых, потом тех, у кого кто-нибудь умер за время его отсутствия, и затем уже дома, где появились новорожденные.

Навестив несколько милых и дорогих моему сердцу старых женщин, я пошла к тем, кого можно поздравить с новорожденными. Шла по кривым каменным улочкам моего родного аула, в окружении моих празднично одетых теток, и из каждого дома на меня смотрело мое далекое, мое веснушчатое детство…

Двор Мухтара. И забилось, встрепенулось сердце… В углу двора, как и тридцать лет назад, цвел куст синих колокольчиков. Я подбежала к ним и, как и тридцать лет назад, уловила чуть слышный, нежный звон. Вспомнилась и хозяйка этого двора, покойная Аминат: она умерла, так и не дождавшись с фронта своих сыновей. Вспомнила — и на глаза навернулись слезы.

Мы поднялись наверх. Как хорошо, что Мухтара нет дома. Его жена Супайнат положила мне на колени своего пузанчика, седьмого ребенка. Мальчика