Лесные призраки - Даниил Калинин

В наш окоп ныряет Прохор:

– Командир, ничего у нас не получается! Надо по-другому!

– Как?!

– Сможешь меня на броневике подбросить до грузовиков?

– И что ты хоч… Подожди! Это ж верная смерть!

– Да плевать!

– У тебя же дочь!

– Мы всё равно здесь все погибнем! Или к немцам придёт помощь, или нам придётся отступить, а фрицы поднимут в воздух оставшиеся самолёты. Тогда уже не оторвёмся! Давай!

Хватаю Прохора за грудки, притягивая к себе. Бешено смотрящий на меня мужик не поддаётся.

А ведь он прав…

– Паша, сможешь сам из этой дуры?

– Да, командир!

– Прикрой. И ещё: как увидишь, что возвращаемся, ты в окоп за орудием брось четыре осколочных, да «колотушку» к ним, и ходу к броневику. Понял?

– Так точно.

Со всех ног бежим к «хорьху». Заглядываю в кабину: Владимир лежит на дне машины с пробитым горлом. Жаль парня.

– КИР! Грузите ДШК в кабину и уходим!

Старшина вначале не слышит, но потом отвечает кивком головы.

– Прохор, давай к пулемёту.

Попытавшийся было встать к оружию боец отвечает:

– Перекос патрона! Здесь не разберу!

– Садись!

Бью по газам. По кормовой броне молотят пули, но вроде не пробивают.

На максимуме скорости доезжаем до грузовиков. Водители дежурят рядом, спрятавшись в кювете.

– Серёга, давай в броник! Прохор, попробуй тогда чем-нибудь подпереть педаль газа и прыгай из машины! Или сбрось скорость, глуши двигатель и тикай: сама докатится!

Партизан, с мужеством и ожесточением сражавшийся с врагом, медленно кивает в ответ. Но в глазах его уже стоит смертное отчуждение…

Быстро исправляю перекос патрона, меняя затвор и перегревшийся ствол. Теперь можно и пострелять. Ленту заправляю бронебойно-зажигательными.

Ну, с Богом.

Влетаем обратно на аэродром. Укрывшаяся в окопах охрана КПП стреляет по нам, но безрезультатно.

Выруливаю к рулёжке. Корпусом «хорьха» прикрываю стоящий «опель» – не хватало, чтобы его сейчас продырявили.

Прохор гонит грузовик к капонирам. Кажется, немцы понимают, что мы затеяли, и стреляют только по кабине.

Я встаю у пулемёта. Сергей заводит свой грузовик, в него набиваются уцелевшие штурмовики, пять человек. Ко мне изо всех сил бежит Пашка. Взрыв бьёт у него за спиной: зенитку перевернуло на бок.

Давай, Прохор, прыгай! Я прикрою!

Веду огонь длинными очередями. Даже не пытаюсь попасть, просто прижимаю немцев. Давай же, прыгай!

Нет. Машина сбавляет скорость и останавливается примерно на середине рулёжки. Немцы начинают бить по мне из всех стволов. Приходится нырнуть вниз и сесть за рычаги, смахивая слёзы боли и злости.

Прерывающимся голосом обращаюсь к Пашке:

– Ближе к КПП приторможу, ты сразу очередь по «опелю». В нём бомбы, в ленте бронебойно-зажигательные.

– А как же?..

– Нет его больше. А если мы не справимся, то и он зря погиб.

…Как же, блин, медленно стартует «опель»! Твою дивизию, возможно, в нём что-то повредили!

По бортовой броне молотят, будто молотком: немцы опомнились и пытаются остановить нас. Сердце бешено бьётся, норовя выпрыгнуть из груди; в горле пересыхает. Ещё чуть-чуть, и они зажгут броневик!

ДАВАЙ ЖЕ!

Наконец-то завёлся. Давай вперёд, прикрываем!

Бью по газам, машина рывком дёргается вперёд. Ещё чуть-чуть!

…Вот и КПП. Остановка.

– Стреляй!

Парень даёт одну короткую очередь, тут же сдёргиваю его вниз.

Вовремя. Страшный взрыв переворачивает наш броневик вместе с нами.

…Как же больно… Твою же… Что там с головой… почему так больно…

Меня подхватывают чьи-то руки и тащат вперёд.

Больше ничего не помню.

14 сентября 1944 года

– После взрыва грузовика, до предела набитого авиационными бомбами, аэродром перестал существовать. В принципе перестал, так как рулёжка лишилась асфальтового покрытия, снесло все капониры с самолётами. Вряд ли от них остались даже фрагменты. Как и от лётчиков, да и вообще всех, кто был тогда рядом с рулёжкой.

Меня с Пашкой вытащили из перевёрнутого и уже загоревшегося «хорьха» через люк пулемётчика. Одним словом, мы тогда чудом уцелели. Так что в атаке на тюрьму я не участвовал, её возглавил Владимир. Он смело и грамотно сражался на аэродроме, а после стал уверенно перетягивать на себя командование отрядом.

Но если как боец и как лидер старшина показал себя с лучшей стороны, то с организацией боевых операций он не справился. Тщательно разработанный план по захвату тюрьмы и освобождению заложников включал в себя дополнительный удар по городскому узлу связи. Эту задачу я брал на себя и своих ветеранов. Но после боя на аэродроме выполнить её уже не представлялось возможным.

Владимир усилил группы, штурмующие тюрьму моими бойцами, привлёк к удару также тех, кого изначально брать не планировал, – слишком мало оставалось людей. Бывшие заключённые с энтузиазмом приняли эту новость, у каждого накопился свой счёт к тюремщикам. Но ведь жажда мести не добавляет опыта, а в бою даже мешает.

Я не говорю, что сам всё идеально планировал, что при уничтожении аэродрома всё прошло гладко. Но атака, возглавляемая Владимиром, обернулась тяжелейшими потерями.

Нет, начало было весьма успешным: снайперы, пулемётчики и стрелки прикрытия, уже получившие боевой опыт, сработали на отлично, уничтожив посты на вышках и «потушив» прожектора. На трёх лестницах, закидав колючую проволоку бушлатами и тулупами, часть штурмовой группы смогла перелезть через стену.

Но немецкий гарнизон оказал ожесточённое сопротивление. Как оказалось, «колючка» на стене была под током, просто по каким-то причинам в начале боя не было напряжения. Как только первый десяток миновал стену, его дали, разом убив человек пять.

Оказавшиеся во дворе попали под перекрёстный огонь, ведущийся из окон тюрьмы. Те, кто попытался ответить, обозначили себя и погибли. Владимир и ещё три бойца, осознав, что ответная стрельба в ночи демаскирует, сумели прорваться к воротам и открыть их. Во двор хлынули основные силы отряда; вот только немцы сразу поняли, куда нужно бить.

В конечном итоге германцев сумели отогнать от окон плотным ружейно-пулемётным огнём. Взорвали входные двери, ворвались в здание тюрьмы.

Жестокий бой шёл на каждом этаже, за каждую лестничную площадку. Наши были переполнены жаждой мести, а немцы понимали, что пощады не будет, и дорого продавали свои жизни. Они умели воевать. Если бы освобождённые сразу не вступали в бой, весь наш отряд полёг бы в тюрьме.