Черные кувшинки - Мишель Бюсси

«Бла-бла-бла…»

— А я все равно сделаю наоборот! — твердо сказала Фанетта. — Я же не виновата, что здесь родилась. Поэтому я начну с «Кувшинок», а закончу всем миром. Вот увидишь, у меня будут такие «Кувшинки», каких не видел никто и никогда. Даже Моне не осмелился бы такие написать! Мои будут цвета радуги!

Джеймс вдруг наклонился и обнял Фанетту.

«Ну вот, опять чудит! И вид у него какой-то испуганный. Чего он боится?»

— Наверное, ты права, Фанетта. В конце концов это ты художник. Тебе виднее.

«Зачем он меня так сильно сжал? Я сейчас задохнусь!»

— Никого не слушай! — продолжал Джеймс. — Даже меня! Ты выиграешь этот конкурс, Фанетта. Ты просто обязана его выиграть. Ладно, давай собирайся. Уже поздно, тебя мать ждет. Картину не забудь!

Фанетта пошла через пшеничное поле. Джеймс крикнул ей в спину:

— Если ты убьешь в себе этот дар, то совершишь страшное преступление!

«Какие он иногда глупости говорит, этот Джеймс».

Джеймс смотрел на удаляющийся силуэт девочки. Затем склонился над ящиком с красками. Дождался, когда Фанетта перейдет через мост, и открыл ящик. Руки у него дрожали. Пока Фанетта была рядом, он сдерживался, но теперь притворяться стало не перед кем. По лбу у него катились крупные капли пота. Трясущимися пальцами он откинул крышку — жалобно скрипнули слегка заржавевшие петли.

На внутренней крышке ящика было написано:

Под этими словами был нарисован крест — просто две пересекающиеся черточки. Джеймс понял, что это угроза. Смертельная угроза. Его колотило. Из-за недавнего убийства по всей деревне рыщут сыщики, но спокойнее от этого не становится. Опасность как будто пропитала всю атмосферу.

Он еще раз перечитал надпись. Кто мог ее оставить?

Буквы выглядели кривоватыми — писали явно наспех. Должно быть, злоумышленник воспользовался тем, что он задремал, и накарябал свое предупреждение. Сделать это ему было проще простого. Он часто засыпал прямо на земле, возле мольберта, и спал, пока не прибегала Фанетта и не будила его. Но что означают эти слова? А главное, кто их написал? И должен ли он всерьез воспринимать угрозу?

Джеймс смотрел на шеренгу тополей, окаймляющих поле. Буквы словно впечатались ему в мозг. «Она моя. Здесь, сейчас и навсегда». Джеймс опасался, что отныне не сможет взять в руку кисть — пальцы будут трястись, стоит ему открыть ящик.

«Она моя. Здесь, сейчас и навсегда». Эти слова безостановочно крутились у него в голове.

Кому адресована угроза?

Он огляделся, словно ждал, что посреди пшеничных колосьев откуда ни возьмись появится чудовище.

Кому грозит опасность?

Фанетте или ему?

Наконец-то я толкнула ворота мельницы. Коленки сейчас взорвутся. И правая рука — из-за того, что пришлось всю дорогу опираться на эту чертову палку. Навстречу мне бросился Нептун. В кои-то веки ждал меня дома.

Хорошая собака.

Я достала ключи.

В голове мелькнула короткая мысль о Патрисии Морваль. Как она восприняла мои откровения по поводу убийцы ее мужа? Сумеет ли устоять и не обратиться в полицию? Хотя что толку… Поздно. Слишком поздно. Никого уже не спасешь. Ловушка захлопнулась. И ни один сыщик не в силах ничего изменить.

А я, что я сделала бы на ее месте?

Я подняла глаза. Вдали бежала через железный мост Фанетта. Ее американец остался один посреди пшеничного поля. Наверное, опять плел ей небылицы про ведьмину мельницу, на которой нынче поселилась парочка людоедов: Моне они терпеть не могут и мечтают спилить тополя, убрать стога сена, осушить пруд с кувшинками, а на месте луга построить завод по производству крахмала. Обычная ерунда. Вот ведь кретин. В его возрасте запугивать детей всякими сказками…

Он торчит здесь каждый день, этот американец. Зовут его Джеймс, а как его фамилия, не знает никто. Каждый божий день приходит на одно и то же место, прямо напротив мельницы, и остается до вечера. Как будто тоже стал частью пейзажа. Как будто некое божество, наделенное даром художника, нарисовало его на фоне поля. Как нарисовало всех нас. А потом его охватило желание замазать нарисованное. Один взмах кисти — оп-ля! — больше ничего и никого!

Этот самый Джеймс проводит Фанетту взглядом, а потом, как каждый вечер, заснет в ближайшем стогу.

Спокойной ночи, Джеймс.

Фанетта бежала домой. Больше всего она любила, когда у нее на пути загорались фонари, как будто это она их включала. «Здорово. Волшебно!»

Но сегодня для фонарей было слишком рано. Солнце только-только добралось до горизонта. Фанетта жила в ветхом домишке на Водонапорной улице. Она никогда не жаловалась на бедность — просто не придавала этому значения. Она знала, что мать делает все, что в ее силах. Мать работала с утра до вечера — ходила убираться в дома богатых.

А богатых в деревне навалом!

Зато их хибара стояла в самом центре деревни, в какой-нибудь сотне метров от дома Моне. Разве им не повезло?

Мать стояла за кухонным столом — на самом деле это была обыкновенная доска, положенная на столбик из кирпичей — и встретила дочку усталой улыбкой.

— Фанетта, опять ты так поздно. Ты же знаешь, я не люблю, когда ты по вечерам ходишь одна по улицам. Особенно сейчас! Всего несколько дней назад убили человека, а преступника до сих пор не нашли…

«У мамы всегда усталый и печальный вид. Она никогда не снимает застиранный синий халат — и сейчас она в нем, чистит овощи, чтобы сварить суп на неделю. Еще она все время повторяет, что я ей совсем не помогаю, хотя я уже большая девочка. Может, показать ей свою картину?..»

— Мам, а я ее закончила.

Фанетта поставила картину с мельницей «Шеневьер» напротив кухонного стола.

— Подожди, у меня сейчас руки грязные. Я попозже посмотрю. Убери ее пока.

«Вот всегда так».

— Да я все равно другую буду писать. С кувшинками. Джеймс говорит…

— Кто это — Джеймс?

— Мам, ну я же тебе говорила! Художник, американец.

— Разве?

— Ну конечно!

В глиняную миску падали морковные очистки.

«Да, да, да, да! Клянусь, что говорила! Мама, ты, наверное, нарочно! Не может быть, чтобы ты ничего не помнила!»

— Фанетта, мне не нравится, что ты крутишься возле чужих людей! Слышишь? Если я воспитываю тебя одна, это еще не значит, что ты должна шляться где ни попадя. И вообще не стой без дела. Возьми второй нож. Одна я еще целый час провожусь.

— Мам, а учительница говорила, что мы будем участвовать в конкурсе. Конкурсе художников!