Пчелы - Лалин Полл

Флора присоединилась к одной из многих групп продувки, рассредоточенных по улью из-за влажного холодного воздуха. Сначала она работала крыльями в прихожих, передвигаясь при новой смене, чтобы уставшие домашние пчелы могли отдохнуть, а затем, когда плитки пола передали тревожное сообщение, она направилась в зал Продувки. В крыше обнаружилась течь, пропускавшая влагу, и пчелы спешно выстраивались в шеренгу, передавая шарики размягченного прополиса, чтобы замазать щель. В верхнем хранилище меда были найдены споры плесени, и пчелы всех пород, кроме уборщиц, были созваны в роты продувки, даже Чертополохи. Они пришли со взлетной доски, поскольку никакие хищники не стали бы нападать на мокрый улей, и заработали крыльями так рьяно, словно хотели заживо запечь осу. Даже трутни пришли посмотреть, восхищаясь потешным проворством сестер и периодически требуя, чтобы им давали освежиться, поскольку это было очень утомительное зрелище.

К концу дня дождь не стихал, и настроение у сестер – прежде всего у полевок – совсем упало. Улей наполнили запахи влажного меха и всевозможных пород; крылья сестер поникли и сморщились от непрестанной беготни и продувок. Все отчаянно ждали экстатического исполнения Служения. Когда же время настало, соты задрожали, и сквозь них проступило благоухание, но дождь, барабанивший по крыше улья, и атмосферное давление затрудняли его воздействие, и пчелы с трудом достигали естественного состояния Единства и Любви.

На второе утро полевки, выглянувшие на промокшую взлетную доску и вынужденные опять вернуться в улей, не находили себе места, от уборщиц пахло еще сильнее, когда они выносили в морг умерших за ночь, а в холодных влажных столовых пища стала почти безвкусной. Служения начинались и заканчивались, собирая толпы пчел, продрогших и молчаливых, старающихся восстановить душевную гармонию.

На третий день дождь продолжал поливать улей, и пчелы сходили с ума от бездействия. Кучи отходов собирались в грузовом складе, и некоторые полевки, совсем потеряв терпение, преступали закон и вылетали из улья на верную смерть. Чертополохи старательно сторожили коридор, предотвращая такую потерю рабочей силы.

– Эгоисты, – говорили о таких бунтарках другие пчелы. – Остальным потом больше работы достанется.

После продувки и чистки делать было нечего – только разговаривать, и сплетни плодились как плесень в сыром помещении. Сестры собирались тесным кругом и обсуждали все подряд, отбросив нормы морали, давая выход своей энергии: обсуждали другие породы, убранство улья и необходимый ремонт, пищу, гигиену и даже Королевскую откладку яиц.

Эта последняя тема, грозившая смертью всякой пчеле, допускавшей малейшее непочтение, постоянно обсуждалась в самой льстивой манере. Каждая пчела знала какую-нибудь работницу Питомника или сама работала там недавно, и у каждой пчелы были собственные, самые личные отношения с Пресвятой Матерью. Они сравнивали свои чувства во время и после Служения, и возникало нешуточное соперничество в том, кто чувствовал Ее Любовь сильнее, ведь экстаз означал благочестие. Разговоры неизменно заканчивались признанием того, что Ее Величество продолжала откладывать яйца в удивительном количестве и с изумительной быстротой, что она была прекраснее, чем когда-либо, а поскольку Она являла собой величайшую силу во вселенной, этот дождь должен быть знаком ее неудовольствия, и потому все они должны работать еще усерднее: Смиряться, Подчиняться и Служить.

Флора тоже участвовала в таких разговорах, испытывая одновременно благоговение и стыд. Ее тело зудело от нерастраченной энергии, и несмотря на увеличившийся разрыв мембраны на одном крыле, она жаждала летать, чтобы избавиться от невыносимого заточения – не только от общества сестер, но и от собственных мыслей. Постоянно удерживать антенны закрытыми было нелегко, и она едва могла избавиться от напряжения даже ночью, опасаясь, что о ее снах про яйцо проведает посторонний. Это было бессмысленно: снедаемой чувством вины, не в силах заснуть – лежать в темноте, занимая место в одной из лучших спален, где могла бы находиться более достойная сестра, и поэтому Флора, подобно многим другим полевкам, страдавшим бессонницей от заточения, вставала и бродила по коридорам.

По пути к взлетной доске, куда ходила, чтобы проверить погоду, Флора остановилась перед залом Трутней. Перед ней предстало убогое зрелище. Долгие дни бездействия привели многих трутней к ожирению, пол был загажен, и сестры, ухаживавшие за ними, не скрывали уныния, проявляя больше интереса к оброненным крошкам еды, чем к прославлению Их Самостей. Вьющиеся в воздухе пикантные мужские феромоны смешивались с затхлым запахом десяти тысяч продрогших сестер, и Флора вошла в зал, чтобы вдохнуть этого нового аромата. К своему удивлению, она увидела там множество сестер, которые также вдыхали ароматы трутней, находя в этом облегчение от надоевшего запаха женских спален.

В просторной комнате повисла странная атмосфера. Некоторые сестры от скуки и голода давали себе волю, покушаясь на еду и питье трутней, а трутни в ответ позволяли вольности в отношении сестер, лениво щупая их, обсуждая между собой принцесс, которых они поймают, когда дождь прекратится.

Флора вышла из зала, испытывая странное ощущение. Сама того не сознавая, она широко раскрыла каналы своих антенн и глубоко дышала всеми дыхальцами. Когда же она попыталась закрыть их, у нее не получилось, и все ее тело пронзил спазм. В желудке стало тепло и туго, и где-то глубоко в животе появилась еле заметная вибрация.

Флора поспешила подальше от зала Трутней, ужасаясь и радуясь при мысли о том, что она снова совершит преступление. Она остановилась в пустой прихожей зала Танцев и вдохнула воздух от взлетной доски. Фруктовый сад на рассвете дышал сладостью и прохладой, и дождь почти прекратился. Соты начинали гудеть по мере того, как просыпался улей, и множество сестер задвигались. Отчаянное стремление Флоры к полету неожиданно сменилось желанием сидеть на месте и дышать сладким воском.

Яйцо у нее в животе сияло ярко, словно крохотное солнце. Когда первые полевки стали спускаться по главной лестнице, Флора взбежала по малой на средний уровень. Скоро она тайно от всех отложит яйцо. Чтобы выжить, ее яйцо должно лежать в чистой восковой колыбели, но Питомник теперь был для нее слишком рискованным местом.

Флора колебалась в прихожей на среднем уровне, делая вид, что рассматривает мозаичные коды вместе с другими сестрами, прикидывавшими, где они сейчас нужнее всего. Со своего места она чуяла запах колыбелей в Питомнике, только что сделанных из чистейшего нового воска, принесенного из священной и закрытой для простых пчел часовни. Чтобы исключить риск случайного заражения, вход в нее всегда был занавешен запахом и потому не видим обычным взглядом.

Убедившись, что поблизости нет Премудрых жриц или полицейских, Флора открыла свои антенны, чтобы найти часовню. И тут же ее охватила любовь к своему яйцу, и она почувствовала, как запах ее породы поднимается, набирая тепло и силу. Кто-то должен учуять ее и схватить, но она не чувствовала ничего, кроме пульсирующих плиток пола под ногами, поскольку уже стояла на пути. Очистительный аромат мерцал на простых восковых дверях впереди. Едва Флора приблизилась к ним, они раскрылись ей навстречу.