Едоки картофеля - Дмитрий Бавильский

С демонической внешностью и богатырскими замашками.

– Меня зовут Новичков, Виктор. – Представился блондин.

Оказалось, что он то ли писатель, то ли композитор.

Человек из сна взял Лидию Альбертовну за руку и повёл к миниатюрному столику.

На нём были рассыпаны кубинские сигары.

Блондин взял одну из них и поднёс ей ко рту…

Блеснули дорогие запонки с вензелем.

Лидия Альбертовна подалась вперёд, навстречу.

И только тут увидела, что это не сигара, а стеклянная трофейная куколка, пахнущая табаком…

…и если бы запах был вкусом, то можно было бы сказать, горького-горького вкуса…

Стильные столовые приборы.

Лист клёна; лист папоротника: бесполезные в хозяйстве вещи, которые хочется присвоить.

Танины лодыжки, рамена, линии талии и майолики таза, как, впрочем, и всё-всё-всё остальное.

Наши любимые. Зинаида Гиппиус любила повторять: "Когда любишь человека, видишь его таким, каким его задумал Бог".

Слуховые галлюцинации, услышанные в толпе; описки и оговорки

(такие, как "слава" вместо "слабо" в стихах Мандельштама "Я не увижу знаменитой Федры…").

Раковины, галька.

Сигаретный дым.

Взлетающие самолёты.

Финальная часть второй части второго концерта Рахманинова.

Некоторые неологизмы Хайдеггера и куски зауми в текстах Сорокина: фонетическая точность, близкая к феноменологической редукции.

Полосы, посвящённые искусству, в газете "Сегодня" до 1996 года.

Стихи, выдерживающие второе (и тем более третье) прочтение.

Отзывчивое на всё внешнее глубочайшее похмелье (без головной боли).

Или так: лёгкое похмелье, после того, как голова только-только перестала болеть и наступили покой и воля к жизни новой.

Или так: проснулся, а никакого похмелья, и не нужно идти на работу.

Или так: не нужно идти на работу, а рядом спит одно очень маленькое

Чудо Природы. Этакое солнушко.

Солнушко говорит: "Только сначала нужно почистить зубы"…

Старинные карты с широкими полями.

Паутина в лесу на свету.

Морской закат.

Абстрактные композиции большого формата школы нью-йоркского абстрактного импрессионизма (без рамы).

Кофейные зёрна, горошины чёрного перца, семена лилии.

Ступня Айвара, похожая на бронзовый этюд ноги Анри Матисса в Эрмитаже.

Колбы для химических препаратов разной длины и толщины, новый кофейник без единой царапины. Фарфоровая чашка тонкого стекла вне остального многоголового сервиза.

Любой природный объект, если долго в него вглядываться.

А на следующий день они встретились вновь. А потом ещё и ещё. Каждый раз Данила умудрялся удивлять её своими новыми находками и изобретениями. От которых она, кажется, с непривычки уставала.

Душой, а не телом, потому что послушное тело принимало любые новации. Уставала, но боялась признаться себе в этом. Да-да, боялась.

А потом пришел женский праздник.

День этот был объявлен выходным, но картинная галерея, разумеется, работала, развлекая, просвещала. Всё своё рабочее время Лидия

Альбертовна нервничала и переживала: Данила хотел прийти, поздравить её с Восьмым марта, и она никак не могла дождаться, когда можно будет уйти, от нетерпения пересчитывала по головам посетителей, толпившихся возле ненавистных картин, всё время смотрела на часы, напевая какую-то привязавшуюся песенку про ожидание и облака.

Разумеется, Данила пришёл. Когда стемнело, когда поток зрителей начал иссякать и полубезумная Муся Борисовна торжественно прошествовала к служебным помещениям за шваброй.

Он пришёл нарядный и веселый, кажется, немного в подпитии, развязно чмокнул в щёчку и сказал, что сейчас они, конечно же, поедут к нему, потому что сегодня их отношения должны перейти в совершенно иную стадию, так как именно сегодня Данила решил посвятить её в свой тайный обряд. С его подарком это будет в самый раз…

Лидия Альбертовна не знала, как поступить, дома её ждала семья, наверняка, нелюбезные обычно, Мурад Маратович с Артёмкой приготовили ей какой-нибудь куцый сюрприз. По опыту прежних лет Лидия

Альбертовна знала, что Артём сегодня стряпает праздничный торт, рецепт которого освоил ещё в школе, а Мурад Маратович сбегал на рынок за тремя гвоздичками и, вне очереди, пропылесосил палас и кресла в гостиной.

– Ну, если только быстро, – решила она для себя, ещё до прихода Данилы.

Но для начала он решил подарить ей свой долгожданный подарок. О том, что Данила купил его уже неделю назад, Лидия Альбертовна хорошо знала от самого Данилы.

Каждый раз, когда он говорил ей об этом, глаза его словно вскипали от ожидаемого удовольствия, отложенного на потом. И каждый раз Лидия

Альбертовна начинала волноваться и думать: что?! На самом деле ей было совершенно неважно что, куда более существенным и важным казалось от кого. И как.

И вот этот торжественный день настал.

Лидия Альбертовна снова почувствовала себя ученицей, школьницей в строгом фартучке, с двумя косичками, с бантиками.

Данила светился и прыгал на месте он нетерпения. Они так и стояли в зале Ван Гога, возле слепого окна, к которому Данила подвёл Лидию

Альбертовну для вручения.

Сначала он подарил ей открытку со смешной маленькой собачкой, где написал несколько строк незабываемо корявым подчерком, который Лидия

Альбертовна уже откуда-то знала: видела однажды ночью на кухне. В мятой, школьной тетрадке. Это значит, что… додумать она не успела.

– Вот.

Он протянул ей маленькую, аккуратную коробочку, перевязанную атласной ленточкой (Вот ведь как старался – мелькнуло у неё в голове, пока она развязывала неплотный узел), раскрыв которую, она увидела коробочку поменьше. В ней торжественно и одиноко, точно

Спящая Красавица в хрустальном гробике, лежала стеклянная куколка с духами (или одеколоном?!), словно бы пришедшая из её детства. Она даже ещё не притронулась к ней руками, но уже почувствовала этот знакомый-знакомый запах обездоленности и пустоты.

– Спасибо, – Невольно залюбовалась Красавицей Лидия Альбертовна. – мне очень, очень нравится…

– Постой, ты же ещё её не открыла, посмотри, какая она нарядная, на праздник к нам пришла…

– И много-много радости детишкам принесла, – в тон Даниле пропела